Токмак клуб "Киноман"
Юрий Манусов "Донпижон" (101-120)
И Гета каким-то чудом выскользнула. Попытался схватить за руку, но промахнулся. Через секунду эта юркая змейка была в проявочной. Хлопнула дверью, но та открылась.
Я сел. Осмотрелся. Одежду, казалось, разметал ураган. Нагнулся за трусами. Вдруг увидел в красном свете прекрасную купальщицу. Залюбовался позой. Неужели эта девочка моя? Да! И снова захотелось её обнять. Внутри полыхнуло. А что мешает?
Вскочил, подлетел, оторвал от ванны и, чуть не задушив, стал целовать. Не отпуская губы, скользнул ладонями вниз по мокрой спине. Приподнял за бёдра, присел и... Гета, вскрикнув, обвила меня ногами – словно мачту при кораблекрушении.
И накатила волна! Но удержалась бедная девочка. Поймала ртом воздух и ещё сильнее вцепилась в мачту. Однако рассвирепела стихия. Стала обрушивать волны – одну за другой. Невидимые гребни, ударяя в грудь, ломали тело и оно, спасаясь от гибели, металось из стороны в сторону. Святая мученица! Волосы опутали лицо, голова безвольно болталась, а из омертвевших губ вырывались хриплые стоны. Бесновалась пучина, и бесновалось небо. Хлестало дождём, обжигало молниями, оглушало громом. Наконец спасительный грозовой разряд, вобравший в себя стихию.
Бедняжка издала протяжный звук, похожий на звук трубы Ихтиандра, уронила ноги и бессильно повисла. У меня задрожали колени. Не устояв, сел прямо на цементный пол. А у Геты мелко тряслись руки и не открывались глаза. Наконец она устало прошептала.
- Никогда не было так хорошо.
Прилила нежность, и выступили слёзы. Я прижал к себе это хрупкое изваяние, затем встал и, целуя, понёс на диван. Вдруг почувствовал страшную слабость в ногах – такую же, как после перелома руки. В глазах потемнело, подступила тошнота. Я опустил Гету и, отвернувшись, вырвал. Девочка тут же пришла в себя.
- Что с тобой?
- Не знаю.
Перед глазами плыли круги, и продолжало тошнить. Я поплёлся в туалет. Гета рядом. Вдруг вспомнил Босха и его бредущих в ад обнажённых грешников. Чем мы от них отличаемся? Ничем. Полностью зависим от страсти. Миром правит она! А сознание, как малое дитя, если и способно на что-то, то лишь на причитания.
В туалет Гету не пустил. Закрыв дверь, вырвал снова. Стало легче. Зачерпнув воду из бачка, сполоснул рот. Сделал несколько глубоких вдохов. Смыв унитаз, вышел. Гета с ведром и тряпкой направлялась к дивану. Подскочил к ней.
- Я сам!
- Полежи.
Какой там! Выхватил у неё тряпку. Она принесла ещё одну. Через пять минут всё блестело.
Поплескавшись в ванне, мы завернулись в огромный кусок чёрного бархата и, как японцы, засеменили к родному дивану. Плюхнулись. Гета прижалась ко мне, и кокон ослаб.
Лежали молча. Было спокойно и хорошо. Не хотелось думать ни о смерти, ни о космической заброшенности, ни даже о завтрашнем дне. Мы одни во всей вселенной, мы её центр! Нет, и это не так. Мы сами рождаем свет, мы его излучаем, и именно мы творим вселенную. Какой же гений изобрёл влюблённость, эту самодостаточность, этот бесконечный уют? Не хочу отпускать Гету, не хочу, чтоб распались наши объятия – единственные и неповторимые! Не надо больше мучиться, терзаться, искать смысл существования – вот он, в этих объятиях. Всё остальное тлен. Интересно, о чём думает Гета – эта Женщина Вечности?
- Гета…
- А?
Она водила пальцем по моей груди.
- О чём ты думаешь?
- Думаю, что уже поздно.
Приподнялся на локте.
- Но влюблённые часов не наблюдают.
- Я бы очень хотела не наблюдать, увы…, – Гета вздохнула.
- А скажи, в чём смысл человеческого существования?
Поразительно, она ответила не задумываясь.
- Надо просто жить и по возможности не убивать друг друга.
- Ты об этом где-то прочла?
- Нет, это так понятно.
- А я думаю, смысл земного существования – в объятиях влюблённых.
- Согласна, если говорить о продолжении рода.
- Нет, не только. Когда юнец выдавливает прыщик, а какой-нибудь мужлан покоряет мир, и тот, и другой делают это ради завоевания женщины и, в конечном счёте, ради объятий. Тогда сходишь с ума, тогда теряешь голову.
- Я не мужчина, не знаю.
- Привет! Разве женщина не борется за мужчину? Да возьми любой миф! Дочь царя влюбляется в завоевателя и, ради объятий с ним, предаёт отца, братьев, родину…
- Остановись, – Гета щёлкнула пальчиком по кончику моего носа. – Я не такая.
- Но миф – это крайность.
- Поверь, я ни с кем связывать свою жизнь не собираюсь.
- А если мы любим друг друга?
- Любовь и замужество – вещи разные.
- Ты так говоришь, пока молодая.
- Нет, я всё продумала.
- Что продумала?
- Буду жить сама, с сыном.
- С каким сыном!? – ничего не мог понять.
- Рожу его. Но это не скоро, очень не скоро, – Гета разволновалась. – А сейчас, вот только окончу восьмой, сразу уеду.
- Куда?
- Поступать в техникум. Причём, в любой, лишь бы общежитие.
- Поехали со мной. Ты же знаешь, я прошёл творческий конкурс в институт кинематографии.
- Нет, в Москве поступать труднее, а мне надо наверняка.
- Я помогу тебе.
- А жить где?
- Снимем комнату.
- Долго не проживём.
- Почему?
- В твоём институте артисточки, а я страшненькая.
- Да с чего ты взяла?!
- Мальчики говорят.
- Ерунда! Полная ерунда! Во-первых, ты не страшненькая, во-вторых – любят душу!
- Напиши это большими буквами и повесь в школьном коридоре.
- Запросто! И первым подпишусь.
- Подпишутся все. Но знаешь, чего я больше всего боюсь, даже не измены, нет, а вранья.
- Гета, скажи, кто тебя так сильно обидел?
- Не поверишь, никто! Неужели надо много ума, чтобы понять – любовь коротка. Читала у мамы, как её любил папа. И что теперь?
- Ты пессимистка.
- Нет. Просто я воспринимаю жизнь не как сказку. Помнишь, мы говорили про стихи Асадова?
- Ну?
- Есть у него героиня, которая ждёт идеальной любви. И заявляет, что если такая не придёт, то никакой не надо. Что скажешь?
Сказал чушь.
- Гета, а ты не играешь роль?
- Какую?
- Героиня одного романа говорила любовнику – ты мне не нужен, замуж за тебя не пойду. Но это, чтоб сильней привязать.
Гета дёрнулась, желая вскочить, но я удержал её. И тогда она залепила мне пощечину. Тут же спохватилась.
- Извини.
- Нет, это ты извини, – я обнял её и стал целовать. – Извини, извини…
Она с трудом меня остановила.
- Я боюсь.
- Кого?!
- Себя.
- Себя, это как?
- Боюсь потерять голову, боюсь замучить тебя, боюсь, что вообще не уйду отсюда.
- Гета! – снова прижал её к себе.
- Только прошу, не целуй.
- Не буду, – нежно погладил по волосам. – А знаешь, я назвал тебя Женщиной Вечности.
- Смешно.
- Почему?
- На тебе розовые очки.
- Ошибаешься.
- Я очень коварна.
- Удивила! Коварство – это платье женщины.
- Да?
Теперь мы играли в какую-то непонятную игру. Говорили, что приходило в голову, а сами ласкали друг друга.
- Стой! – Гета тяжело дышала. – Не будем продолжать.
- Почему?
- На сегодня хватит.
- Зачем тогда ласкала?
- Проявляла коварство.
- А если я возьму тебя силой?
- Попробуй.
- Думаешь, не смогу?
Тут же обхватил её и без труда овладел. Но чем больше я старался, тем быстрее остывал. Это что, мой предел?
Догадалась об этом Гета или нет, но вдруг закричала:
- Хватит, я же сказала, хватит!
Спорить не стал. Остановился и лёг на спину. А Гета прошептала в самое ухо.
- Знаешь, как я покончила с идеальной любовью – сожгла Асадова! Все свои тетрадки с его стихами. Это было полтора года назад. И тогда же решила стать женщиной. Чтобы любить всех, кого захочу!
Вот так поворот! Я ждал продолжения, однако пауза затягивалась.
- Это всё?
- А что ещё хочешь услышать?
- Многое.
- Конкретно?
Зачем ей эта игра, чего добивается? Думает вызвать ревность? Так плохо меня знает. А я её? Вдруг, как и Лена сознается в проституции. Не удивлюсь, хоть это и невероятно. Так о чём же спросить?
- Гарика любила?
- Нет, – Гета испугалась, не ожидая такого вопроса, – его нет!
- Он что, совсем тебе не нравится?
- Нравится, но в него я не влюблена.
- Ах, вот в чём дело!
- Да. Я хотела, чтоб ты это понял. Главное, любить мне, а есть взаимность или нет – неважно. Не хочу страдать, как Татьяна Ларина – ждать, когда тебя полюбят.
- И что, ни один из Онегиных не устоял?
Гета усмехнулась.
- А знаешь, сколько их было?
- Не представляю.
Вдруг чередой поплыли лица: Лены, Зины, кобылиц, даже черноглазой Люси. Как же устроены женщины? Лена и та же пушкинская Татьяна? Это разные существа?
Гета прервала мои мысли.
- Хочешь, верь, хочешь, нет, но из Онегиных ты третий.
Неужели, правда? Зачем тогда это длинное предисловие? Но если честно, игру она выиграла, я ведь в неё влюбился. И не на шутку.
- Я не Онегин, я люблю тебя.
- Ты уверен?
- Да. И свою любимую буду боготворить всю жизнь.
Это прозвучало так искренне, что Гета, вдруг изменившись в лице, чуть не заплакала.
- Не верю, не верю, не верю…
Она качала головой и всё повторяла это и повторяла. Я обнял её. Уткнувшись в грудь, с выступившими слезами, Гета сказала:
- Фаст тоже клялся в любви, но уже через месяц не знал, как от меня отделаться.
- Фаст? Это гитарист из школьного ансамбля?
- Да.
- Он и стал твоим первым мужчиной?
- Нет, – Гета вытерла слёзы. – Первым был мой вожатый в лагере. Студент. Я сама к нему пришла, – она вздохнула. – За два дня до окончания смены. А потом ждала писем и так не дождалась.
- Он обещал?
- При расставании даже всплакнул. Но к нему никаких претензий.
- А к Фасту?
- Тот одновременно встречался и со мной, и с другой. Причём, врал обоим. Ей сказал, что эта дура, то есть я, не даёт ему прохода.
- Как ты узнала?
- Сама слышала. Они сидели за сценой и целовались.
- Теперь и мне не веришь?
- Теперь об этом больше не думаю.
- Поедешь со мной поступать?
- Нет.
- Из-за артисточек?
- Захочешь, сам меня найдёшь.
Наверное, она права.
- Кстати, давно хотел спросить – тебе шестнадцать, а учишься в восьмом?
- Мама поздно отдала в школу. Я заикалась и целый год лечилась у бабки.
- Вылечилась?
- Как видишь.
- Так значит уедешь?
- Да, жить дома больше не могу.
- А я тебе люб?
- Люб.
И Гета крепко меня обняла.
КВН не состоялся. Сгорела сцена. Ремонтировали до самой осени. Фотофильм посмотрели в битком набитом классе. Пригласил Элю. Потом Гета, Гарик и я пошли к ней пить чай.
Невольно сравнивал этих двух женщин, не обращая внимания на разницу в возрасте. И сам себе удивлялся – я любил обоих. Может ли такое быть?! Их души, как два пушистых котёнка. Прижмёшь к себе и млеешь, не думая, кто из них дороже. Женщина Вечности или Хозяйка Соловьиного Сада? Ну а если это миражи? И я ещё не нашёл ту единственную, которая захватит меня целиком?
Гета и вправду родила сына, и вправду вырастила его одна. Потом он женился, потом разошёлся и, вернувшись к маме, стал с ней скандалить. Всё больше и больше. Однажды избил так, что она надолго легла в больницу. Но теперь не убежать из дома, не поселиться в общежитии. Кто будет заботиться о родной кровинке?
Когда я читал её длинное письмо, понимал, что только мне она и могла довериться. Долго не отвечал, а потом отправил телеграмму – выезжаю. Снял номер в гостинице, накрыл стол и позвонил по телефону. Услышал мужской голос.
- Да.
- Генриетту Васильевну пригласите, пожалуйста.
- А вы кто?
- Старый знакомый.
- Но она умерла.
- Как?! Когда?!
- Почти месяц уже…
Положил трубку и обессиленный сел. Затем достал портмоне, вынул несколько снимков из нашего фотофильма и долго смотрел на некрасивую девчонку. Чушь! Модель для Боттичелли.
Ничего не став выяснять, уехал в тот же день.
Умер дедушка. От рака. Болезнь превратила его в мумию. Мама, чтоб сменить постель, легко переносила высохшее тело с кровати на диван. Дедушка держался молодцом, хотя всё о себе знал. Расстраивался лишь из-за папирос. Бабушка, надеясь на чудо, курить не давала.
Вечерами играл с ним в шахматы. Рука медленно тянулась к фигуре – кисть скелета. Однако мыслил он ясно. Недавно приходили с завода за консультацией. Не задумываясь, назвал нужные инструкции.
Как начальник планово-экономического отдела, дедушка легко мог получить новую квартиру, но… неудобств словно не замечал. Да и мы, честно говоря, к ним привыкли.
Играя в шахматы, напрочь забывал о защите. Напропалую жертвовал и всегда только атаковал. Казалось, это никак не соответствует его характеру, размеренному и спокойному. Но мало кто знал, что подростком он размахивал шашкой в отряде самого батька Махно. Однажды в руках разгулявшейся ватаги оказалась молоденькая девушка. Понимая, что ей грозит, отчаянный юноша устроил побег. Об этом рассказывала её мама, а моя прабабушка. Теперь разговорил дедушку я.
Дело происходило зимой. Убегали раздетые, по глубокому снегу. Обогрелись в какой-то хате, а утром быстрей на поезд. Без документов, без копейки денег. Но им повезло. Потом они жили в подвале, дедушка работал чернорабочим и одновременно учился. Тяга к знаниям от родителей. Жаль, умерли рано. А вообще, время пролетело незаметно. И война казалась такой длинной, но теперь, как сон. И дети выросли, и даже внуки. Нет, жизнь сложилась удачно. Вот только не рыбачил давно. Но после выздоровления сразу же за удочку и на речку.
Когда среди смены мастер принёс пропуск, ёкнуло сердце – всё. На похоронах говорили длинные речи. О дедушкиных заслугах, о его незаменимости. А я видел отчаянного паренька, скачущего по бескрайней степи на гривастом коне.
Вскоре кладбище закрыли. Из-за его близости к новому автовокзалу. Бабушка огорчилась – разлучили с любимым навсегда.
Смерть дедушки оторвала от Геты. А потом – не до свиданий: на носу аттестат, но, главное, подготовка в вуз. Ругал себя за неопределённость – учёным стать или режиссёром? Эх, мне бы две жизни!
Утром штудировал в библиотеке историю искусств, вечером решал дома конкурсные задачи. Знал, что погоня за двумя зайцами к хорошему не приведёт. Но какие зайцы! Ландау и Эйзенштейн.
С трепетом запечатывал конверт с творческими работами. На режиссуру требовался эпизод из личной жизни. Не стал придумывать. Открыл дневник и пролил слезу на строчки о Лене. Добавил рассказ и стихи. А когда пришла маленькая бумажка, что творческий конкурс пройден, не нашёл ничего лучшего, как помчаться на крышу. Кричал от восторга и бил по кровле кулаками. Правда, никто моей радости не разделил. Мама мечтала, чтоб я стал врачом. Папа – инженером. Пацанам вузы до лампочки. Онёк кивнул головой. Эля пожала плечами.
По экзаменационному сочинению она поставила пять. Но на выпускном вечере во время танца призналась – исправила две ошибки. Я расстроился. Не из-за ошибок, нет – из-за того, что исправила. Какая разница, была бы четвёрка. Даже двойка! Только никакой нечестности.
Эля всё поняла. Извинилась, а потом вдруг исчезла. Спохватившись, помчался к ней домой. Дверь открыл муж.
- Вы?
- На минутку.
- Знаете, ей нездоровится, она легла, но вы проходите?
- Нет, извините, нет.
Быстро повернулся и пошёл прочь. Настроение резко упало.
В эту последнюю школьную ночь я так надеялся на огненный поцелуй хозяйки соловьиного сада. Что теперь? Возвращаться на выпускной? Но там в разгаре пьянка.
Ночь душила. До сих пор не остыл от дневного зноя асфальт. Запах смолы и пыли ассоциировался с низкими звуками контрабаса, которые били по ушам, заглушая целый оркестр. Ни ветерка.
Жаль, Гета уехала…
А что, если напиться, и попробовать охмурить, к примеру, грудастую Светлану? Тут же ущипнул себя – ну и замахнулся. Ей бы Марлона Брандо. Вылитая Даная. Тогда Наташу? Ничем не хуже. Эх, и почему я не золотой дождь? Вся забота – пролиться.
Но так ли они недоступны? Света секретарь-машинистка, Наташа из совхоза. Не богини. Интересно, замужем? Ничего не знаю, даже, сколько лет?
Но кто вообще кем-то интересовался? На перемене не разговоришься. На уроках нас – с гулькин нос. Вот только сегодня собрались все. Увидел даже незнакомые лица. Подумал – чьи-то друзья. Нет, пришли получать аттестаты. Не школа – забегаловка.
Так что, вернуться? Закрыл глаза и покрутил указательные пальцы. Быстро свёл. Подушечка в подушечку!
Прошёл ворота, спустился в подвал, миновал длинный коридор и очутился – где? В тире! Да, пьянствовали здесь. Кто додумался, кто договорился – понятия не имел. Но выгода очевидная. Прохлада. Хватало места и для столов, и для танцев. А ещё кричи, хоть разорвись – снаружи не услышат.
И музыка гремела! Несколько человек выкручивали твист. Остальные восторженно глазели. Танец входил в моду. Я впрыгнул в круг. Начал с умопомрачительных пируэтов ногами, затем, присев, забил о пол коленями, наконец, прогнувшись, встал на голову. Меня таким не видели. Шквал аплодисментов! Смахнув со лба пот, подошёл к столу – чего бы выпить? Водка и креплёное вино. Налил вина. Дружно поддержали.
- За среднее образование!
Еды видимо-невидимо. И картофель с мясом, и сало, и ветчина, и жареные куры, и солёные огурчики с помидорчиками, и огромный торт. Закусил мочёным яблоком. Осмотрелся. Наташа и Света здесь. Что хорошо – обе в таком состоянии, когда рассудок теряет право голоса. Собственно, другие не лучше.
Зазвучала медленная мелодия. Подошёл к аппаратуре. Кассеты старьё. И маг – «Комета». Но с усилителем – можно. Ставил музыку Дудец – он учился со мной ещё с пятого класса. Вдохновенно играл на баяне и на каждом утреннике обязательно «Сулико». Сарай, впервые услышав его фамилию, без промедления выдал: «Дудец – тебе пиздец!». Присказка закрепилась. В одиннадцатом классе к нему присоединился брат. Лет на десять старше. Почему-то недоучился.
Как и предполагал, Данаи нарасхват. Пригласил Лиду, автокарщицу из второго цеха. Так и вертелась возле меня. Она похвалила за твист. Затем вспомнила, как я читал Блока. Не остался в долгу и наговорил комплиментов.
Танец кончился. Раскланявшись, повёл Лиду за стол. Выпили за прекрасные мгновения. Потом ещё за что-то и ещё. Посмотрел по сторонам. Наступило время, которое я называл смутным. Бесцельные передвижения, пустые разговоры, несчётные тосты.
Запомнит ли кто эту карусель – из разгримированных столов и лиц, под ревущие колонки и сигаретный дым? А я? Так ли представлял окончание школы, когда, проливая сто потов, выводил в прописи страшную «Д»? Не помню, пролетела целая жизнь. Да что жизнь – исчезла самая красочная планета, а вместе с ней Маленький принц.
Почему нет радости? Почему цветы и торжественные речи вызвали одну грусть? Может быть потому, что пора потрясать мир? Но как?! Стать учёным и открыть тайну бытия? Или – режиссёром и втиснуть это бытие в рамку экрана? Не знаю, не знаю…
О, «Маленький цветочек»! Теперь пригласила Лида. Голова слегка кружилась. И прекрасно! Встретил пустой взгляд Светы. А где Наташа? Наверное, курит. После танца потащил Лиду в коридор. Лучше синица в руке, чем Данаи в небе.
Миновав курильщиков, пошли, куда глаза глядят. Заметил ступеньки вниз. Спустились. Такой же коридор. Стал читать таблички на дверях. Склад, склад, склад. Интересно, есть ли винтовки? Взял Лиду за руку. Раз идёт и молчит, значит, догадывается, чего хочу. Остановился. Повернул к себе. А вот возьму сейчас и прямо в лоб!
- Надеюсь, ты не девочка?
Она усмехнулась.
- У меня есть сын.
- Правда?!
- И муж тоже.
- А сколько ему?
- Кому, мужу?
- Нет, сыну, – я растерялся.
- Девять.
- Месяцев?
- Лет.
- Не может быть!
- Может. Это сын мужа.
Теперь понятно.
- А свои есть?
- Своих нет.
Не знал, верить или не верить? Собственно, какая разница?
- Но я повёл тебя целоваться.
- Целуй.
Сказала так просто, что стало не по себе.
- А как же муж?
- Мы не расписаны. Тем более, у него жена.
Ах, вот в чём дело?!
- Какой же он муж – любовник?
- Жена знает.
- Даже так?
- Но развод не даёт.
И опять, такой тон, будто ей не хотят одолжить рубль. С иронией произнёс:
- Представляю, как ты любишь своего ненаглядного.
- Я его ненавижу!
За спиной у Лиды распахнулась дверь. Шатаясь, вышел Авдеенко, здоровяк-кузнец, редко посещавший школу. Он отвёл глаза и поплёлся прочь.
Коридорного света хватило, чтобы в малюсенькой комнате разглядеть Наташу. С голой грудью, она полусидела, полулежала. Её рука медленно поднялась, ладошка развернулась, и пальчики поманили. Неужели зовёт?
Решение созрело мгновенно.
- Лид, помоги Авдеенко и подожди в зале.
Встретил недовольный взгляд.
- Только не задерживайся.
- Конечно, конечно, – и переступил порог.
Наташа, рассевшись на футбольной сетке, пьяно улыбалась.
- Принеси водки, а?
- А может не надо? – сказал очень твёрдо.
- Хочу!
- Тебе хватит! – терять было нечего.
Наташа попыталась встать, не получилось.
- Дай руку.
Протянул. Она вцепилась в ладонь и стала подниматься. Шатнулась вперёд и вдруг впилась в мои губы.
Какое-то провидение! Именно этого хотел и вот, пожалуйста. Началось соревнование языками. Закрыться бы. Сделал шаг назад и захлопнул дверь ногой. Теперь свет падал сверху через решётчатое окно. Прямо тюремная камера.
Наташа подняла груди.
- Целуй!
Не стал себя упрашивать. Мысль о том, что отдаётся сама Даная, начала сводить с ума. Наташа ринулась к брюкам. Расстёгивали вдвоём. Вдруг услышал:
- У того козла так и не встал, замучилась!
Об Авдеенко? Совсем о нём забыл. Рухнули на сетку. В четыре руки задирали юбку. Надо же, до пят. Мешая друг другу, снимали трусы – мне и ей.
- Постой! – крикнула неожиданно. – Хочу сзади!
Повернулась. Почувствовал её ладонь. Какая хватка!
- Ах!!! – воскликнула так, словно нюхнула «Шанель».
Потерял голову и я. Долетала единственная мысль: как хорошо! как хорошо! как хорошо! как хорошо…!
Вдруг преграда – опять её рука!
- Что? – выдохнул.
- Кончишь в жопу!
И словно танцуя рок-н-ролл, партнёрша переставила желанную игрушку, куда хотела. Не задумываясь, продолжил танец в новой интерпретации. Боже мой, расцеловать бы хореографа!
Наташа хрипела, как загнанная лошадь. Гривой взлетали вверх спутанные волосы. Лилось сто потов.
Что касается меня, то казалось, что в одну точку стекается вся энергия вселенной. Накаляясь, этот микрокосм пульсировал с невероятной силой. Вот-вот разорвётся на части. И взрыв произошёл! Произошёл, салютуя мириадами звёзд. Да будет свет!
В изнеможении опустился на колени. Нащупал сетку и лёг.
Да, правда, нет ничего острее и нет ничего слаще. А посему человеческому роду не исчезнуть!
От философских мыслей оторвал Наташин язык. Он скользил по моему животу. Вот тебе на! Неужели ей неведомо, что требуется какое-то время! Или настолько пьяна? Попробовал высвободиться.
- Не двигайся!
- Да ты пойми…
- Молчи!
Чёрт с тобой! Язык заработал, как у стрекозы крылья. И случилось чудо. Вот не ожидал!
Даная, не теряя ни секунды, запрыгнула на меня и помчалась всадницей. Наверное, поспешила, снова нырнула вниз. Нет, продуманная технология. Поскачет – пострекозит. Поскачет – пострекозит. Накручивала витки, словно космонавтка. А когда почувствовала приближение вожделенного мига, голову уже не отрывала. Прости меня, девочка, я не виноват. Но видимо женщинам это нравится.
Наташа просто обезумела. И как изнывающий от жажды боится обронить каждую росинку, так и она – испила всё до капельки. Более того, в поисках живительной влаги потянула языком дорожку к моим губам.
- Хочу ещё, – она сошла с ума! – Сделай что-нибудь.
Еле из-под неё выбрался. Сел, прислонившись к шероховатому ящику. Обернулся. Увидел спортивные диски и гранаты.
Вдруг обожгла сумасшедшая мысль.
- Ложись!
И опрокинул эту бестию на спину. Приподняв за бёдра, придвинул к себе. Достал гранату, обернул её же юбкой и поднёс к амбразуре. Приставил к щели и чуть надавил. Наташа напряглась, а потом воскликнула:
- Давай, не бойся!
Граната вошла легко. Какой же должен быть калибр?! А длина? Казалось, гранату вот-вот засосёт. Кошмар, что делаю!? Жаль, Светония нет. Бесценное дополнение к его цезарям!
А современная Мессалина, обхватив меня ногами, сама вошла в ритм. Оставалось натягивать платье и удерживать ручку. Вспомнилась скульптура дискобола. Теперь можно ваять гранатобола. Нет, человеческая фантазия беспредельна. Кто может определить, где кончается добро и начинается зло? Природа границ не устанавливала. Дано, значит, имеет право быть! Клавиши рояля не делятся на хорошие белые и плохие чёрные. Звучат все!
Наташу затрясло. Резко меня оттолкнула. Тяжело дыша, бросила:
- Принеси водки.
Вот теперь с радостью! Отбросив гранату, потянулся за брюками. Что с ними сделалось!
Открыв дверь, увидел курившую в конце коридора Лиду. Подошёл к ней.
- Извини, задержался.
Она усмехнулась.
- Наташка моя подруга, и мне её жаль.
- Почему?
- Бездетная.
- В каком смысле?
- Не может рожать. И пьяная часто теряет голову.
- Не заметил.
- Можно подумать, вы говорили о Блоке.
- Не только, – непроизвольно затеял игру. – Вспомнили даже Светония.
- Кто это?
- Написал книгу «Двенадцать цезарей».
- И Наташка знает?!
- Ещё как!
В растерянности Лида потушила сигарету.
- Я собралась уходить.
- Прекрасно, уйдём вместе. Только исполню маленькую просьбу.
- Её? – Лида кивнула на дверь.
- Да. Наташа хочет выпить за Светония, но вот нечего.
- Ты шутишь?
- Нет. Отдам бутылку и сразу домой.
- Я сама отдам!
- Ради бога.
Мне не нравился её тон. Остался осадок и от бесцеремонного заявления о бездетности. Зачем такое говорить, тем более о подруге?
Мы поднялись по ступенькам, прошли дымный коридор и вплыли в не менее дымный зал. Настоящая химическая атака! И налицо последствия. Савицкий сидел без чувств, откинувшись на стуле, Авдеенко упёрся головой в стол, Ходус и Овчарь будто молилась. И все, все, где бы они ни находились, доживали последние минуты. У магнитофона шатался озабоченный Дудец. Увидел намертво намотанную на головку ленту. Проходя мимо, сказал себе: «Дудец – музыке п….ц!».
Зато водка осталась. Знали, на что сбрасывались. Взял полбутылки. Заодно – огурец. Быстро сунул Лиде.
- Вперёд!
- А ты?
- Конечно, с тобой.
За Светония решили выпить вместе. Но открыли дверь – Наташа спит. И слава богу! Водку не оставили, зачем спаивать девочку? Вынесли на улицу и в урну. Туда же полетел огурец.
Что понравилось – взошла луна. И наконец подул ветерок. А ещё охватила беспричинная радость. Или причина в Наташе?
Поймал Лидину ладошку и крепко сжал.
- Ты чего?!
- Стал гранатоболом!
- Не поняла.
- Мы с твоей подружкой говорили о древней скульптуре.
- Да никогда от неё не слышала!
- И про картины не знаешь?
- Какие?
- Наташины. Первая называется: «В теснота, да не в обиде», вторая – «Всадница и стрекоза».
Лида пожала плечами.
- Знаю только одно – она ведьма.
- Ну-ка, расскажи.
- Я тоже ведьма, на том сошлись.
Сразу вспомнился «Фауст».
- Познакомились не на шабаше?
- Где?
- Есть такой знаменитый слёт ведьм.
- Я не шучу? Мы обе умеем ворожить.
- Это – колдовать?
- Хворь снимать, заговаривать. Меня научила бабушка, а у Наташки родители колдуны. Состояли в какой-то секте. Она из Сибири.
- Родилась там?
- Да. Родителей посадили, её в интернат. Потом по стройкам моталась. Замужем была. А в совхоз её фельдшер привёз. Так к ним паломничество.
- Сразу столько новостей!
- А чтоб не придрались, фельдшер Наташку учиться уговорил. И в медицинский.
Я думал, что провожаю Лиду, но она вдруг повернула в обратную сторону.
- Куда мы идём?
- Гуляем.
- А домой не пора?
Лида покачала головой.
- Тебе со мной неинтересно.
- Наоборот, – дурачество не оставляло меня. – Мы ещё не целовались.
Она посмотрела прямо в глаза.
- Хочешь, скажу, почему я с тобой?
Понимал, что сейчас произнесу бестактность, но и мадам не образец вежливости.
- Твоего мужа жена не отпустила?
- Да, не отпустила! – Лида действительно взорвалась. – Но ты напрасно смеёшься.
- Смеюсь? Я в восторге!
- У меня для тебя весточка.
Замер на месте.
- От Эли?!
- Вот видишь, а ещё клялся в любви.
- Кому?
Лида выдержала паузу.
- Гете.
Ушам своим не поверил.
- Весточка от неё?!
- Гета – моя двоюродная племянница.
- Гета – твоя племянница?!
- Да.
Меня словно облили кипятком. Быстро собрался с мыслями.
- Прямо индийский фильм!
- Ты Гету не любишь.
- Ошибаешься.
- Ты любишь Элеонору.
- Это правда. Но Гету – больше.
- Так не бывает, не выкручивайся.
- Бывает! – придержал Лиду. – Где письмо?
- Письмо для меня, для тебя записка.
- Давай.
- Там три слова.
- Каких?
- «Забудь. Целую, Гета.»
- Так и написано?
- Да.
- Обратный адрес?
- Зачем? Сказано – забудь.
- Не могу.
- Тогда через год.
- Это испытательный срок?
Она усмехнулась.
- Какой срок, если ты готов целовать первую попавшуюся!
- Я шутил.
- И с Наташей тоже?
- На неё плевать! – сам перешёл в атаку. – Но ты, ты почему тянула?! Приплела какого-то мужа!
- Не приплела! Это Дудец.
- Дудец?! – одни открытия!
- Старший, – Лида вздохнула. – Он меня предал.
- Потому что ушёл?
- Ушёл давно. Сказал, раз с разводом не получилось, будем расходиться мы.
- Может, врал с самого начала?
- Нет, жена забила во все колокола.
Пошли молча. Заметил, начался рассвет. И не облачка. Значит, опять жара. Но обещали ливень. Как всё непредсказуемо. И почему Гета так написала? Лучше бы совсем ничего. Лида свернула во двор.
- Пора домой.
- Ты здесь живёшь?
- Да.
- На каком этаже?
- Не волнуйся, я оставлю адрес.
- Адрес Геты?
- Свой.
Из подъезда вышла парочка. Вдруг увидел – и кого!
- Людмила Валерьяновна, здравствуйте!
Та кивнула головой и быстро проскочила мимо. Парень следом. Перевёл взгляд на Лиду.
- Знаешь, кто прошёл?
- Женщину нет.
- Моя бывшая учительница по прозвищу Стиляга.
- Похожа.
Лида открыла сумочку и вынула свёрнутый листочек.
- Держи.
Сунув в руку, шагнула к подъезду.
- Пока.
- До встречи.
Быстро развернул записку.
«Забудь. Целую, Гета. Р.S. А если не сможешь, встретимся через год – где назначишь». И уже другим почерком – номер дома и квартиры.
Ну, интриганка, не договорила! Поднял голову. На третьем этаже зажглось окно. Неужели не выглянет? Выглянула. Гета!!! Встретив мой взгляд, тут же исчезла.
Это что же такое?! Гета – здесь!!! А меня водят за нос!!! Внезапно понял – поставил мат сам себе.
Гета сказала ясно – поеду, сдам документы, и до экзаменов буду жить у тётки. А Лида и есть тётка! Задача для новичка. Тут же заныло сердце. Почему она не хочет со мной встречаться? Но может, выйдет сейчас?
Свет в окне погас.
Ходил взад-вперёд, пока совсем не рассвело. Заворковали голуби. В последнее время их стало видимо-невидимо. Воркование походило на отрывистые звуки трубы. Иногда жалобные, иногда тревожные.
Несколько раз хотел подняться и постучать в дверь, но что-то останавливало. Ладно, утро вечера мудреней. Медленно пошёл.
Утро действительно мудреней, всё поставило на свои места. А вечер – сплошной лабиринт. Поворот на повороте! Эля – Наташа – Лида – Дудец – прокуренный тир и запутанная лента. Теперь вот Гета. Пока я гранатоболил, она выла на луну. А может быть и нет. Эх, если б Лида открылась раньше.
Сзади послышались шаги. Обернулся. Догоняла Гета. В объятия не бросилась. Застыла в молчании. Взял за руку. Пошли рядом.
И вправду, о чём ей сейчас говорить, не о погоде же? В записке всё сказано.
- Гета, кто мы такие?
Понимал, что задал идиотский вопрос, но она к ним привыкла.
- Хочешь сказать – влюблённые?
- Ты права, но я имел в виду ещё и другое. Мы существа, казалось бы, разумные, но вот себя абсолютно не осознаём. Представь, человек впервые взял в руки баян и хочет сыграть любимую мелодию. Нажимает клавиши, но всё невпопад. Так и люди. Желают одного, а звучат, то есть поступают, совсем по-другому.
- Это к чему?
- А к тому, что фальши не слышат ни они сами, ни окружающие. И вот парадоксальный вывод. Знаешь, какой?
- Какой?
- Фальшивая мелодия оказывается истинной! Человек думает, он такой, а он совсем другой. Но даже если и докопается до своей сущности, не в силах ею управлять. И вот это ужасно!
- Почему ужасно?
- Теряется его «Я». Допустим, меня что-то злит. Но стоит эту злость осознать, становится смешно. Смеюсь и над любым другим чувством. Даже само «смешно» становится забавным. Вижу какого-то чёртика, который нашёптывает – здесь ты должен злиться, а здесь, дорогуша, смеяться. И даже не нашёптывает, а сам дёргает за нужную струнку. Я протестую. Но чувство протеста – это ведь тоже струнка. Где, в таком случае, моё «Я»? Только мысли? – Гета молчала, но мне казалось, она всё понимает. – Вчера я грустил без тебя. И хотел, чтобы Эля эту грусть скрасила. Но она ушла, и я переключился на твою тётю. А потом подвернулась другая одноклассница, Наташа. И честно признаюсь, было безумство, – видимо Лида проинформировала Гету, никакой реакции. – Вот что я имел в виду, говоря – ужасно! Моё «Я» Наташу отрицает, а моя сущность – приветствует.