Токмак В.Н. Ахрамеев "Рекою жизни" Книга 2
Глава 60

 LX

Очень серьезное испытание мне пришлось выдержать в борьбе с группой разгильдяев, воров и бездельников, которые под лозунгом «Обиженного пролетариата» надеялись, что меня снимут с работы за обиды, нанесенные «честным труженикам».

Завод за автоперевозки платил очень большие деньги городскому автотранспортному предприятию. А это очень серьезно отражалось на себестоимости. Тогда мы приняли решение создать собственное автотранспортное подразделение. Расчеты показали, что расходы, как внутризаводские, так и внешние? будут снижены в несколько раз. Городское автотранспортное предприятие очень часто задерживало подачу транспорта, а иногда и вовсе не направляло. Такая ситуация приводила к сбоям в работе предприятия, большим убыткам, потерям времени и срыву сменно-суточных заданий. Иногда были случаи, когда завод вынужден был платить автопредприятию за полную смену работы машины даже в том случае, если она не сделала ни одной ходки. Все равно в цехах ей подписывали путевки, как за работу полной смены из-за боязни, что в дальнейшем им совсем не будут направлять автотранспорт.

С организацией своего транспортного цеха мы полностью отказались от услуг транспорта автопредприятия на внутризаводских работах. Заключили только договор на междугородние перевозки. Закупили каждому цеху электрокары болгарского производства и более 60 единиц грузовых автомобилей. Из городского автопредприятия перешло к нам много водителей, в том числе одна группа шоферов, которая длительное время своими массовыми жалобами в вышестоящие органы, добилась снятия директора и главного инженера АТП. Об этом мы узнали значительно позже. Пользуясь слабохарактерностью и покладистым характером начальника транспортного цеха Н.А. Раимова, они занимались незаконными грузоперевозками частным образом и получали дополнительный неучтенный заработок. Такими же перевозками они занимались и в АТП. А в письмах-жалобах ссылались на то, что директор и главный инженер заставляли их осуществлять такие операции, а деньги забирали себе. Пролетарии есть пролетарии, они ничего не теряли, но падкие на сенсации журналисты, а также власть имущие клерки партийных и советских органов имели возможность заработать себе звание защитников «пролетариата». А поскольку это была система, вмешивались газеты, ставились вопросы на рабочих собраниях, где жалобщики-пролетарии били себя в грудь при всем честном народе, доказывали, что руководители заставляли делать преступления и этим наживались нечестным путем. В свидетели призывали своих сообщников. Все привело к тому, что начальнику АТП и главному инженеру власть предложила подать заявления, хотя конкретных доказательств не было, кроме кляуз нечистых на руку шоферов. Убрав руководство, они сами решили ретироваться на завод, где создавалась собственная автоколонна. Естественно, шофера нужны, да еще с большим опытом.

Начальник цеха Н. Раимов определил всех на новые машины: М. Дмитриева на грузовую машину, которая периодически ездила в г.Запорожье на металлобазу за металлом и на другие базы также за материалами; Г.Коваля на водовозку, которая использовалась для полива цветов, как внутри завода, так и за его пределами – в парке, прилегающей к заводу территории и завозки питьевой воды на базу отдыха в специально построенные запасные резервуары; М. Рябко на «Скорую помощь» при медсанчасти.

Начали поступать сигналы, что Дмитриев в Запорожье занимается перевозкой мебели покупателям в магазинах, Коваль подрядился завозить воду в села района в емкости, так как во многих селах вода не пригодна для бытовых нужд из-за сильной солености. Почти каждый крестьянин строил во дворе специальные бетонные емкости, куда собирали дождевую воду, а при ее отсутствии – платили по 25 рублей за одну цистерну Ковалю. Он, имея пропуск для выезда машины с завода, этим пользовался – занимался водоснабжением сел.

Это стало известно руководству завода. Проверка подтвердила неблаговидные деяния «высококлассных шоферов», их наказали. Указали отделу снабжения на вольности Дмитриева, а Ковалю запретили выезд за пределы завода без контроля со стороны начальника АХО.

В испытательном цехе несколько мотористов-испытателей не испытывали двигатели, а работали на стендах для консервации. Они пользовались всеми льготами мотористов, работали по шесть часов и получали зарплату по горячей сетке. Практически, это были трутни в цехе, иногда за смену не консервировали ни одного двигателя. Тогда приняли решение каждый стенд оборудовать приспособлением для консервации. Моторист после испытания самостоятельно консервировал двигатель. Таким образом высвобождались консерваторщики, числившиеся по штату мотористами-испытателями двигателей. Из шести человек четыре пошли работать по специальности, двое отказались и перешли на другую работу, а С. Доля поехал в Кривой Рог, привез справку из института профзаболеваний, что он болен и мотористом работать не может. От многих работ, предложенных ему по состоянию здоровья, отказался и был уволен с завода по ст. 40 п.2 КЗоТ УССР по состоянию здоровья. С. Доля – страшный бездельник, зато не менее рьяный кляузник и писарь. Непрерывно кого-нибудь должен обливать грязью. Вот и создалась целая группа «правдоискателей» и обиженных.

У С. Доли обнаружился хороший помощник в Москве – корреспондент газеты «Социалистическая индустрия», органа ЦК КПСС. Он срочно выехал в Москву и притащил с собой племянника, который подготовил и опубликовал статью «Леваки» и их покровители», обвинив руководство завода в слабой борьбе с расхитителями и рвачами. Расхитители стали «святыми», якобы они сигнализировали руководству о безобразиях, творящихся в транспортном цехе, а руководство завода вместо ликвидации безобразий создало обстановку безнаказанности и бесконтрольности, создали райские условия для «леваков». Он три дня блуждал по заводу, не заходя ко мне. Только перед отъездом зашел и даже не рассказал о результатах, сказав только: «Мы получили много сигналов с завода, что их на месте упорно не хотят слышать, приезжайте, разберитесь «во всем».

Я понял, что он ничего не расскажет, а зашел отметить свое пребывание на заводе. Вскоре появилась статья в две колонки на всю полосу листа. На запрос министерства я ответил, что в статье продублированы приказы по заводу, в которых приняты давно меры, можно считать вопрос закрытым. Но А.Головенко этот ответ не удовлетворил, дядя требовал крови, якобы за страшное преследование «пролетариев». Чтобы восстановиться на работе, Доля поехал в Запорожье и привез медицинское заключение Запорожской областной клинической больницы, что он здоров и может работать мотористом-испытателем двигателей. Что и требовалось доказать. Доля всю жизнь отлынивал от настоящей работы, а тут пришлось ходить в четыре смены и испытывать двигатели.

Но Н.Н. Рябко и Г.Ф.Коваль – шофера «Скорой помощи», начали требовать какие-то льготные тарифы и особые условия работы – отдельную комнату отдыха с кроватью и постелью. В этом им отказали. Они перестали ходить на работу, и за прогулы были уволены. Дмитриева вновь несколько раз обнаружили на левых заработках. Вначале наказали приказом, а затем при повторении тоже уволили.

Опять в «Социндустрии» выходит новая статья с критикой руководства завода, профкома, горкома и отдела машиностроения обкома, за бездушное отношении к «честным рабочим», которых постоянно преследовали и уволили с завода. Создается большая комиссия обкома, выписываются из приказов по заводу все недостатки в транспортном цехе. Говорится о сигналах со стороны рабочих, которые «вскрыли недостатки, а директор Ахрамеев В.Н. и председатель завкома Лузан П.Г. вместо принятия мер стали ущемлять рабочих, которым многие месяцы пришлось отстаивать свое право работать». Короче, руководитель парткомиссии Запорожского обкома Компартии Украины Жуков П.М. в справке наговорил много всякой мути, и когда он подошел, чтобы я подписал ее, я внимательно прочитал и сказал: «Дорогой, я такой пасквиль подписывать не буду. Его мог подготовить не коммунист, а фашист. В ней все перевернуто с ног на голову». Он уехал с неподписанной справкой.

За день до заседания бюро обкома, я попросился на прием к первому секретарю обкома Всеволожскому Михаилу Николаевичу. Он назначил аудиенцию. Когда зашел в кабинет, там присутствовали: Всеволожский М.Н., второй секретарь Харченко Г.П., секретарь Адзерихо В.В. и заведующий отделом машиностроения Малев В.И.

Харченко Г.П. сразу же набросился на меня, начал трясти справкой, обвиняя меня в страшных безобразиях на заводе, которые надо признавать и нести ответственность за содеянное. Я внимательно выслушал и заявил: «То, что написано в справке, я под дулом пистолета не подпишу. Такое мог сочинить не работник обкома коммунистической партии, а фашист. Вы, вместо защиты честных тружеников, пытаетесь смешать меня с дерьмом, не разобравшись в существе дела. Ну и что? Вышла статья в «Социндустрии» – поклеп. Приехал пацан, который, даже не поздоровавшись со мной, представился и уехал, не сказав ни слова. В ней нет двух слов правды, так же, как и в справке Вашей комиссии».

Харченко вместе с Адзерихо еще больше настроились против меня, наговорили целую кучу неприятностей и грязи в мой адрес. Затем Харченко в заключение сказал: «Что ты нас тут убеждаешь? Вот завтра выступишь на бюро, и будешь рассказывать, может там тебя поймут».

Я из этого разговора сделал правильное заключение: «Я вам сейчас ничего не могу доказать, потому что вы на белое говорите черное. Скажите пожалуйста, кто на заседании бюро пойдет против вас и Михаила Николаевича? Они, как шакалы, будут терзать, на куски рвать меня, чтобы вам угодить. Защищая меня, этот человек вызовет огонь на себя и может даже потерять работу. Нет, дорогие, завтра на бюро вы от меня не услышите ни единого слова. Это бесполезно. Я буду молчать. Говорите, что хотите. Лейте любые помои».

Михаил Николаевич все время молчал, не включаясь в полемику. Потом, прокашлявшись начал: «Понимаешь, Василий Никифорович, я на твоей стороне. Жуков (председатель комиссии) получил задание дать плохую справку. Мы завтра тебе вынесем строгий выговор с занесением в учетную карточку за преследование рабочих и грубое нарушение трудового законодательства с припиской изменить стиль руководства предприятием. Укажем секретарям горкома, парткома и председателю завкома за либерализм в оценке грубых нарушений государственной дисциплины на заводе. Сообщим «Социндустрии» о принятых мерах, и она от нас отцепится. А если я начну тебя защищать, доказывать, что корреспондент не прав, что тогда произойдет? Они сейчас же спустят целую свору псов-корреспондентов в область. Знаешь сколько они накопают говна? Мало не покажется. Тебя в порошок сотрут, меня обгадят, как захотят, долго отмываться придется. Да и отмоешься ли? А так я тебе выговор вкачу, хоть и ни за что, а через два месяца выговор сниму и ты будешь чистый, как зеркало, газета довольна и область будет жить спокойно. Короче, будут волки сыты и овцы целы. Поэтому, дорогой, правильно сделаешь, если не будешь выступать на бюро, а согласишься с решением. Скажи всем остальным, пусть они примут это, как должное. Другого пути нет. Согласен? До свидания. До завтра.»

Дома я собрал всех «виновников», рассказал о встрече с секретарями и посоветовал всем молчать, как рыбам. Состоялось бюро. Харченко в докладе изощрялся, как только мог, стремился побольше нас обвинить во всех грехах земных. Несколько штатных ораторов выступили с грозной критикой.

Я сказал, что полностью согласен с критикой, обсуждение прошло правильно, и мы сделали соответствующие выводы и примем меры.

Шевченко А.А. и Савченко В.Н., секретари горкома и парткома, отказались от выступления. Неожиданно встает председатель завкома Лузан Петр Григорьевич с возмущением: «Это не бюро обкома, а какое-то судилище. Зачем вы нас топчите. Мы делали и делаем все в рамках трудового законодательства. Я, как фронтовик, защитник Родины, считаю, что вы наказываете нас вместо того, чтобы защитить от разгильдяев и воров. Я не могу согласиться ни с пасквилем комиссии, ни с решением бюро».

Схватывается Харченко Г.П., вроде его шилом кто-то ширнул в мягкое место: «Вы понимаете что нибудь, товарищи? Это выступает председатель завкома – защитник рабочего класса. Вы слышите, что он говорит? Да разве можно его держать на этой должности. Надо немедленно убирать и на его место избрать истинного защитника трудящихся. Предлагаю Лузану Петру Григорьевичу объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку. Считать нецелесообразным дальнейшее его использование в занимаемой должности председателя завкома. Проголосуем. Кто за это предложение? Против? Нет. Принято единогласно. Вышли с бюро, я говорю Лузану: «Я же Вам вчера втолковывал, бесполезно оправдываться. Четко рассказал о том, что мне втолковывал Всеволожский. А сейчас ты принес себя в жертву. Усилил меры, принятые обкомом, ведь никто тебя не собирался наказывать, а только указать как секретарям горкома и парткома. Нам, Петя дорогой, даже жаловаться на решение бюро обкома некуда и бесполезно. Эх, Петя, Петя!»

Я все-таки решил, что это так все равно не закончится. Племянничек будет продолжать защищать дядю и добиваться снятия с работы. Надо ехать к главному редактору газеты, попытаться попасть на прием и доказать, что мальчик-корреспондент не прав. Он все освещает в искаженном виде, зарабатывая незаслуженный имидж, а страдают невинные люди. Поехал к Всеволожскому и сказал: «Михаил Николаевич, я решил поехать на прием к главному редактору газеты Гончарову Николаю Ефремовичу.

«А ты к нему попадешь? Он же член ЦК КПСС и газета тоже орган ЦК. Это рискованное мероприятие. А вообще, делай, как знаешь. Я не хочу участвовать в этом деле», - сказал он.

Связавшись с Гончаровым Николаем Ефремовичем, главным редактором «Социалистической индустрии», попросил назначить встречу. Долго пришлось ждать приема. Наконец позвонили из приемной и назначили день и время встречи. Главный редактор с ходу начал: «Двайте быстрее выкладывайте, по какому вопросу вы решили со мной встретиться. В 10 часов состоится заседание Политбюро, и мне там надо присутствовать. А потом, молодой человек, вы не правильно себя ведете с рабочим классом. Меняйте стиль своей работы».

Я спокойно выдержал его наставления, а затем сказал: «Корреспондент Вашей газеты Головенко в статье извратил все факты. Поставил все с ног на голову. Этот пацан, рискну его так назвать, даже не удосужился поговорить со мной. Зашел в кабинет, чтобы доложить Вам, что он был у директора. Это не газетчик, а выскочка. На защите пролетариев, если их можно так назвать, хочет нажить себе авторитет. Это не рабочие, а отбросы рабочего класса, рвачи и ворюги. Притом один из них Рябко, наверное, фашист. Он не известно где подвизался во время войны. В биографии не значится, что он воевал или хотя бы сидел в тюрьме. А возраст призывной еще до войны. Очевидно, служил в полиции, убивал и вешал наших людей. Не его ли вы хотите поставить директором? Могу уступить это место. Это каторжный труд без выходных и можно сказать без отдыха, да еще ради того, чтобы мое доброе имя обливали дерьмом. Вас люди не понимают. Я работаю только потому, что хочу улучшить жизнь людей завода и города. А что я имею от этого? Приезжает какой-то подросток и обливает меня грязью на всю страну, вместо того, чтобы поставить на место зарвавшихся «пролетариев».

В конце концов, он больше не стал ничего говорить, вызвал секретаря и потребовал, чтобы она позвала заведующего отделом писем, жалоб и переписки с регионами Александра Борисовича Комаровского, которому приказал: «К нам приехал директор одного из крупнейших объединений дизелестроения Минтяжмаша с претензиями на неправильное освещение материалов по заводу корреспондентом Головенко. Отстрани его от этого дела и поручи опытному журналисту. Например, ведущему корреспонденту по Днепропетровской области. Пусть на месте разберется и поставит все на свои места. Это очень опытный журналист, докопается до воды, так, что пожаловаться не смогут. Идите и разберитесь».

С Комаровским мы долго беседовали. Оказалось, что этот журналист в течение месяца дублировал работу директора крупного промышленного предприятия. День за днем описал свою работу на этом предприятии. Он написал брошюру «Месяц в директорском кресле». В ней даны яркие зарисовки действия сложного механизма по руководству производственной деятельностью предприятия. Ему пришлось столкнуться воочию с множеством крупных и мелких вопросов: организацией производства и труда, снабжения предприятия сырьем и материалами, реализацией продукции, планированием и управлением, оперативно решать многие вопросы, которые постоянно возникают в жизни многотысячного коллектива.

Долго мы беседовали, с полуслова понимая друг друга. Тогда он мне говорит: «Тут Головенко представил Вас каким-то монстром-человеконенавистником. Судя по работе коллектива, мне кажется, все наоборот. Договариваемся так. К Вам приезжает опытнейший журналист из Днепропетровска, уж он разберется по существу. А сейчас я пока остановлю поток кляуз от ваших борзописцев».

Вызвал заведующего архива, потребовал принести дело Ахрамеева. Внимательно просмотрел все письма, и сказал: «Пока в производство не давать материалов из этой папки без моего разрешения».

Вскоре приехал пожилой журналист из Днепропетровска, видно, много каши съел в разборках сложнейших жалоб. Дня три занимался, дотошно проверяя все жалобы наших борзописцев. Затем собрал их и заявил: «Ребята, вы самые настоящие кляузники, работать не любите, воруете и ищите левые заработки. Если будете продолжать вести себя так, тогда я посоветую дирекции разогнать вас подальше от завода. Я это подтвержу материалами в центральной прессе. Сейчас мною собрано достаточно материалов для серьезного наказания вас, вплоть до передачи дела в суд. Все, что вы пишите о руководстве предприятия, не подтверждается. Я хочу вас призвать к честной и добросовестной работе, если хотите остаться в коллективе».

После этого прекратилась писанина, они сбежали с завода, а Степану Доле хоть в конце своей трудовой деятельности пришлось добросовестно поработать мотористом-испытателем и узнать, как зарабатывается трудовая копейка и хлеб насущный. В независимой Украине новые бюрократы «гегемона», даже самого честнейшего, перестали понимать. Они четко зарубили в своей памяти, что не рабочий человек создает все материальные ценности. Главным звеном в экономике стал человек не созидатель, а разрушитель всего созданного за тысячелетия потом, кровью и мозолистыми руками тружеников честнейшим трудом и любовью к труду и созиданию.

Правда, Доля пытался писать в газету «Социалистическая индустрия», где работал его племянничек, но он не знал, а, возможно, и знал, что его отстранили от жалоб по заводу. Пытался он писать в газеты «Правда», «Известия» и «Труд», но везде получал один и тот же ответ, что факты, изложенные в жалобе, не подтверждаются. Последнее время помогал ему сочинять кляузы еще один обиженный - Николай Петрович Сосна, но все безрезультатно. Видимо, везде раскусили и разоблачили все кляузы по принципу «Бог шельму метит». Дело в том, что ни Доля, ни Сосна не находили поддержки в коллективе. В Токмаке очень сложно завести людей в заблуждение. В этом городе очень трудно понять, кто у кого кум, сват, брат или существует другая какая-то родственная связь. Увидеть эти связи можно только на свадьбах, именинах и на похоронах. На свадьбы, именины и новоселья я никогда не ходил, а на похоронах бывал только у близких мне людей.