Токмак В.Н. Ахрамеев "Рекою жизни" Книга 2
Глава 49

 XLIX

Очень часто посещали меня работники завода, которые рассказывали, что в мое отсутствие падает энтузиазм, многие мероприятия не выполняются, нет уверенности, что завод будет готов к первому января 1968 года к переходу к «комплексной системе». Это меня расстраивало, и я начал подумывать, как быстрее приступить к работе.

Лечащий врач Дина Михайловна Бородулина популярно объяснила мне, что с такой болезнью не шутят и лечиться мне придется, по крайней мере, месяца три-четыре. «Ответственность за ваше здоровье лежит полностью на мне, - заявила она, - так что спокойно отдыхайте и не меньше, чем раз в неделю, я должна Вас осматривать и прописывать медикаментозные процедуры в лабораториях ЛСУ».

Случилось непредвиденное. Прибыл я в ЛСУ на очередной прием, но вместо Бородулиной на приеме больных был какой-то профессор, фамилии его я сейчас не помню. Он выслушал, расспросил о самочувствии, измерил давление и говорит: «Я думаю, Вы уже как казак, хоть сейчас на коня и саблю в руки».

Тогда я спросил: «Может, вы выпишете меня на работу?»

«Пожалуй, выпишу», - произнес он. Взял мой бюллетень и закрыл. Радости моей не было предела. «Ура! - воскликнул я в душе, - наконец на работу. Ведь уже прошло два месяца. Там работы непочатый край».

На второй день к семи утра появился на рабочем месте. Буквально через час на меня посыпался шквал вопросов, требующих немедленного решения. Часть из них откладывалась заместителями из-за боязни ответственности за решение, другую часть просто считали, что это вопросы не их компетенции. Не успел я еще как следует опомниться от потока информации и нерешенных вопросов, как позвонила Бородулина: «Василий Никифорович! Что Вы наделали! С такой болезнью надо еще минимум 3-4 месяца лечиться. Зачем Вы наврали профессору, что прекрасно себя чувствуете? Немедленно возвращайтесь в ЛСУ и продолжайте лечиться. Ваш завод никуда не уйдет, а Вы можете уйти от него навсегда. Я немедленно пришлю за Вами «скорую». Вы понимаете, под какой удар ставите меня? Если, не дай Бог, с Вами что-либо случится, меня ждут страшные неприятности, вплоть до увольнения с работы и лишения врачебной практики. Ведь Вы не простой человек, а директор большого оборонного завода страны».

Несмотря на то, что мне страшно стало не от угроз Дины Михайловны, а от объема работы, свалившейся на меня за какой-то час присутствия на рабочем месте, я категорически отказался возвращаться в больницу.

На следующий день Дина Михайловна сама приехала, чтобы забрать меня. Но я категорически отказался, убеждая ее, что для меня лучшим лекарством будет работа. Пришлось заверить ее, что не буду работать день и ночь, в заводской поликлинике буду честно выполнять все предписания и процедуры.

Это все равно не убедило Дину Михайловну, она со слезами на глазах распрощалась со мной, сказав: «Что с вами делать? Я бессильна убедить и что-либо доказать. Пожалейте себя и семью. Бог Вам судья».

Потихоньку в течение недели я вошел в ритм, начал наводить порядки и серьезно спрашивать со всех за упущенные и отложенные дела. Надо отдать должное коллективу, который, очевидно, жалея меня, с утроенной энергией начал ликвидировать упущения.

Не проработал я и месяца, как ко мне зашел старший военный представитель Военно-морского флота Новикас Николай Николаевич. Расспросил о здоровье, самочувствии, настроении, чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но никак не решится.

Тогда я задал ему вопрос: «Николай Николаевич, ведь Вы не просто пришли справиться о моем здоровье. Мне кажется, что Вас беспокоит какой-то важный вопрос, который не решаетесь высказать».

«Ладно, махнув рукой, - начал он, - только что Кондратьев Николай Васильевич собирал партком с одним вопросом: «Директор завода очень больной человек, перенес инфаркт и, не долечившись, приступил к работе. У меня была лечащий врач Бородулина и сказала, что дальнейшая работа может привести его если не к полной инвалидности, то даже к летальному исходу. Убеждения врача на него не действуют. У меня есть предложение – вызвать его на партком и предложить написать заявление об уходе с такой ответственной работы. Завод только начал подниматься с колен, а при больном директоре мы опять покатимся вниз. Ведь нам не безразлична судьба завода. Члены парткома долго молчали, а затем начали ему говорить: «Николай Васильевич! Мы сидим на первом этаже, директор – на втором, поднимитесь и сделайте ему такое предложение. Зачем вы втягиваете партком в это грязное дело. Директор за короткое время поднял завод, и то, что он наметил окончательно поставит его на ноги. Если осуществятся мероприятия, то без сомнения, завод вырвется из болота, в котором он бултыхался семь лет. Ведь нечего греха таить, что разработанная «Комплексная система» - это наш талисман и путеводная звезда». Тогда Кондратьев замял этот вопрос и закрыл заседание. К Вам он не решился пойти. Но я подумал и решил поставить в известность, что Николай Васильевич надеялся в очередной раз осуществить свою заветную мечту избавиться от вас и, в конечном итоге, возглавить коллектив».

Я поблагодарил Николая Николаевича за информацию и сказал: «Я ушел из больницы, чтобы не упустить время и с первого января 1968 года приступить к полному осуществлению системы, которая поставит завод на ноги. Дело в том, что без меня она не осуществима. Николай Васильевич очень высокого мнения о себе, но он совершенно не знает дизельного производства, экономики и не умеет работать с людьми. Здесь нужна не революция, где машут шашками и рубят головы направо и налево, а терпеливый изнурительный труд, требующий грамотного и творческого подхода. Еще раз спасибо, Николай Николаевич за информацию. Я очень серьезно подумаю над предложением Николая Васильевича».

Я не хотел осуществлять совет Титаренко А.А. и Матвеева Е.С. о немедленной замене секретаря парткома, думал дотянуть до партийной конференции, а за это время подобрать авторитетную кандидатуру человека, который бы возглавил партийную организацию. Это очень сложный вопрос, ведь партийная организация завода намного больше городской, партком работает на правах райкома. В вопросах приема, учета и отчетности подчиняется напрямую обкому партии. Позвонил секретарю горкома Очеретину Ивану Васильевичу, попросил срочную аудиенцию. Ему я сказал, что с этой минуты он может считать, что секретаря парткома у нас нет. Я постараюсь четко вести линию партии и все вопросы решать с заместителем секретаря парткома Сергеевым Анатолием Федоровичем. Надо серьезно думать над кандидатурой секретаря парткома. Очеретин пытался меня убедить повременить, но я категорически отказался даже думать о его дальнейшей работе на заводе, так как за полтора года убедился, что он кроме вреда, для завода ничего не делает, ибо он страшно обиженный и злопамятный человек. Он в мечтах уже сидел в директорском кресле, не понимая того, что это не по Сеньке шапка.

После этого я совершенно прекратил всякие общения с Кондратьевым, ибо совершенно не нуждался в его иезуитских советах. Будучи неоднократно на заседаниях парткома, я наблюдал, с каким удовольствием он издевался над членами партии, незначительно нарушившими партийную этику. И чем больше переживал человек, тем с большим наслаждением он потирал руки под столом. Однажды я не выдержал издевательств над человеком, когда все разошлись, я Кондратьеву сказал: «Николай Васильевич, ты поздно родился. Если бы ты родился на десять лет раньше, ты бы добрую половину токмачан отправил в мир иной, в Сибирь, в Гулаг». Он выслушал, криво улыбнулся и не прокомментировал мое высказывание.

План 1967 года завод успешно выполнил. Начислены все поощрительные фонды. Люди начали верить мне и тем преобразованиям, которые проводились во всех коллективах. Все с нетерпением ожидали работы по-новому. Многих этот день пугал, и отдельным даже вселял страх. Осуществить такой революционный переворот в производстве, которого нет ни на одном заводе страны – это очень ответственный шаг. Практически внедрялась капиталистическая система работы по договорам и заказам, не виданная в советской системе.