Бои под Токмаком на Пришибских высотах

Отрывки из хроник (Хр 086 - 110)

Анкудинов Евгений Петрович

Пишу только о том, в чем сам участвовал, или  видел, или слышал (из первых уст, разумеется).  При размещении на сайте сохраняю формат  написания хроник, которого придерживался при  электронном общении с их получателями.

 

 

 

 

 

 

Родился 4 ноября 1923 г. в г. Спасск-Дальний Приморского края.

В июле 1941 года призван в армию и направлен в военно-авиационную школу стрелков-бомбардиров. С августа 1942 года учился в Новосибирском пехотном училище. В ноябре того же года курсантом попал в 70-й гвардейский стрелковый полк 24-й гвардейской стрелковой дивизии 2-й гвардейской армии. С декабря 1942 по март 1943 года рядовым, затем - гвардии сержантом, командиром отделения автоматчиков принял участие в боях под Сталинградом; освобождал Донбасс, Крым, Севастополь.

В мае 1944 года демобилизован и направлен на работу в Наркомат связи Украинской ССР, однако в июне вновь попросился в действующую армию. До окончания войны служил стрелком-радистом в 328-м бомбардировочном полку авиации дальнего действия. После увольнения из армии с 1947 по 1955 год работал бортрадистом в Ужгороде, затем до 1959 года - старшим геофизиком во Львове. В 1959-70 годах трудился в Новосибирском геофизическом тресте. В 1964 году окончил Ивано-Франковский институт нефти и газа; с 1970 по 1991 год работал начальником партии в Красноярском геологическом управлении.     Продолжает активно работать, занимается изобретательской деятельностью, имеет 13 авторских свидетельств.

Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Отечественной войны II степени, медалями "За оборону Сталинграда", "За оборону Севастополя", "За победу над Германией" и другими.

Живет в Красноярске.

 

Хр-086
01.07.2002

 

Следующие два дня подменял заболевшего личного радиста командира дивизии Лешу Куркина. Ездил с генералом Кошевым на его Виллисе. Радиостанция РБ ( Радиостанция Батальонная, но их и в полках не было). Связь на 90% с командирами полков. Кошевой, как и все другие пользователи не очень-то придерживался установленных правил радиообмена. Как разойдется, забывает о всех условных названиях, чешет открытым текстом, приправляя его отборным матом. Боялся, что он узнает меня. Раз при мне почесывает спину. Один из офицеров поинтересовался, что у него со спиной. Бросил : "один раздолбай во время бомбежки зацепил". Ну, думаю, пропал, сейчас узнает. Нет, не узнал. Пронесло. Прошли и эти два дня. Дивизия в наступлении. А это значит, что долго на одном месте не сидим. Двигаемся вслед за полками.

Вызывает командир радиовзвода: "Собирайся. Пойдешь с Маковским в 71-й полк. Там радистов убило, будете вместо них." Маковский Саша из наших, из Канской авиашколы. Вторым номером Петя Проценко (из Харцизска), тоже наш, канский. Я в этом расчете третим номером. Собрались, Взяли радиостанцию (РБ) и потопали. Километров 10 надо было пройти. Полк не наступал, стоял в это время на месте. Пришли на полковой КП (Командный Пункт). Нашли полковую роту связи. Встали у них на довольствие (это главное для нас). Заглянули на их кухню, выпросили поесть. Покормили нас. Ребята хорошие. Потом мы с ними жили очень дружно.

Мы,радисты дивизионной роты связи, придавались командиру полка для обеспечения его радиосвязью с командиром дивизии. В стрелковых полках у нас была кличка "дивизионники". Никого в полку не интересовало,где и как мы устроимся, но не дай бог, в нужное время не обеспечить связью командира полка! Это было чревато! Ну, эту тему я разовью по ходу повествования. Это,так сказать, было спецификой нашей службы, вносившей в нее определенные сложности и неудобства. Одновременно вырабатывало в нас смекалку , находчивость и другие качества, позволявшие находить выходы из различных неблагоприятных ситуаций.

Командир полка находился на своем НП. Приходим туда. Саша докладывает о нашем прибытии. Предложено найти себе место и располагаться. Пока не нужны - проводная связь с НП дивизии пока действует. Но, в любое время можем понадобиться. Нашли пустой окопчик. Рядом с полковыми телефонистами. Подправили его немного. Натаскали сухой травы, постелили плащпалатку и улеглись - немного подремать. Надо использовать каждую свободную минутку для сна. Кто его знает, когда следующий раз выпадет поспать. На этот раз поспать не удалось. Немцы устроили небольшой артналетик по расположению НП. Надо быть готовыми заменить телефонную связь, которая при всяких арт- и минометных обстрелах и бомбежках часто повреждается. Радисты, где бы они до этого не находились, при повреждении телефонной связи должны находиться рядом с командиром. Радиостанция должна быть развернута, а связь с дивизией (ее НП) установлена. Никакие опоздания не допускаются.

Втиснулись со своей "эрбушкой" в блиндажик к командиру полка. Проявили, так сказать, инициативу. А нас оттуда выгнали. Сказали, когда будет надо, позовут. Вернулись в свой окопчик. Пришлось по новой устраиваться. На фронте, если хотя бы на время покидаешь свой окопчик, забираешь с собой все свои вещички - неизвестно, вернешься ли назад, кроме того могут запросто украсть оставленное.

В общем первый день нашего пребывания в 71-м полку прошел спокойно, если не считать проявленного нами рвения и сопутствовавших ему последствий. Хотели показать себя, какие мы смышленные. Узнали, что наши предшественники погибли от мины, попавшей в их окоп. И их и радиостанцию разнесло в клочья.

Полковое НП распологалось на маленькой высотке, похожей на степной могильный курган. Рядом протекала речушка. За ней село. В селе - тылы полка. Утром Маховский остался со станцией, а мы с Петей Проценко и один из полковых телефонистов (он как "старожил" лучше ориентировался на данной местности и имел автомат) пошли на "промысел". Надо было накопать картошки и если удастся, подстрелить одичавшую курицу (хотя бы одну). Село было безлюдным. Жившие в нем немцы-колонисты ушли вместе с немецкими войсками. Осталась всякая живность и урожай на огородах. Петухи, опекавшие свои куриные гаремы, бдительно несли свою службу. При появлении человека подавали такой же тревожный сигнал, как и при появлении коршуна. Куры мгновенно прятались в высокой траве и кустарнике, так что подстрелить их было нелегко. Нам повезло. Накопали картошки, телефонист подстрелил аж три курицы, набрали помидоров. Принесли все это к своим окопчикам. Сидим, чистим картошку, потрошим кур.

Тут со стороны немцев появляется тройка двухмоторных бомбардировщиков. На НП и на окраине села истошные крики: "Воздух!". Мы трое пытаемся остановить кричащих. Кричим, что это наши самолеты, "пешки" (Пе-2). Это действительно были они. Самолеты идут со снижением. Мы не прячемся в окопы. Многие, кто был недалеко от нас, тоже не прячутся. Самолеты пройдя над нами, начали бомбить тыловые подразделения полка, расположенные в деревне. Там тоже, убедившись что самолеты наши, не стали прятаться. Самолеты сделали два захода. Большая часть бомб пришлась по селу, часть бомб была сброшена на НП. Зенитчики тоже были введены в заблуждение и открыли жиденький огонь уже вдогонку удалявшимся самолетам. На самолетах не было никаких опознавательных знаков и только консоли крыльев были окрашены в желтый цвет. Но это мы увидели слишком поздно, когда они уже заходили на бомбометание. Мы не пострадали, успели спрятаться в своих окопчиках. А вот котелки наши с картошкой и курами были повреждены осколками бомб, а их содержимое вываляно в земле. Пришлось позже делать повторный рейс в деревню. В деревне был полный разгром. Повсюду трупы людей и лошадей.Разбитые повозки и кухни. Масса раненых.

 

Хр-087

02.07.2002

 

Всю ночь подразделения полка вели бои с немцами - прорывали их оборону. Мы с радиостанцией сидели в своем окопчике. По очереди дремали. Кто-нибудь из нас бодрствовал: вдруг командиру полка потребуется радиосвязь? Лупила по немцам наша артиллерия и полковые минометы. Немцы, может и стреляли по нашему переднему краю, но мы не ощущали этого. Дремали по очереди и только ждали, когда позовут. Телефонная связь с батальонами и ротами полка может и нарушалась, но нас это не касалось. В этих подразделениях радиостанций не было. Приходилось телефонистам, как правило, под огнем противника, бегать и лазить по своим "ниткам" ( проложенным по земле телефонным проводам), искать обрывы и их устранять. При сильных обстрелах линии повреждались чаще; чаще и бегать на линию приходилось. При этом и гибли телефонисты очень часто. Очень опасная служба была у них, особенно на участках связи между передним краем и НП полка. Повреждения в подавляющем количестве происходят при арт- минометном огне. Все во время обстрелов стараются не высовываться из своих укрытиий, но только не телефонисты.

Мы могли понадобиться командиру полка только тогда, когда будет нарушена телефонная связь между ним и НП командира дивизии, а это происходило очень редко. Поскольку мы были приданы и не состояли в штате полка, нас ни на какие дела, не связанные непосредственно с выполнением наших прямых обязанностей, не отвлекали. Часто, бывало, полк вел какие-нибудь серьезные операции, а мы ничего не знали, если только командир не пользовался радиосвязью. Честно говоря, нас и не очень-то интересовали происходящие события, если они на прямую не задевали нас. Вот и в данном случае, судя по поведению начальства на НП и интенсивной пальбе с обеих сторон, полк пытался прорвать оборону немцев. И это ему удалось. Видно это по тому, что саперы отправлялись вперед, сооружать новый НП. Нас тоже, вслед за саперами отправляли к будущему НП. Чтобы к приходу туда командира со свитой мы были готовы работать с дивизией.

Новый НП оборудовался почти у самой железнодорожной насыпи. Саперы сноровисто принялись за работу. Под НП чаще выбиралась уже готовая ямка. Реже яму приходилось отрывать с начала и до конца. Размеры блиндажа, на сколько мне помнится, не превыщали 3х3 метра и до 2 м глубиной. На нее укладывались бревна. Три наката, больше я не видал. Поверх бревен насыпался слой земли. За все время моего пребывания в полку, саперы построили не более 4 -5 блиндажей. Часто НП располагались в немецких блиндажах или в их землянках, в домах в населенных пунктах и очень редко, при кратковременных остановках - в обычных окопах.

Тут мы пробыли недолго. Запомнились только перемещения вдоль железной дороги, ее пересечения. Маневрируя, вышли, наконец, к окраине г. Молочанска. Впереди пологий спуск, переходящий в ровный и то ли увлажненный, то ли заболоченный луг. Дальше, метрах в 500 - 600 угадывается речушка (по кустикам ивняка). За речкой еще небольшая равнинка, переходящая в довольно крутой и высокий берег. Наверху - немцы. Мы уже знали, что впереди нас речка носит название Молочная. За ней на высоком правом берегу - сильно укрепленная оборона немцев, предназначенная для прикрытия подходов к Днепру.

НП расположился в одноэтажном школьном здании Валялись парты, шкаф с книгами и, даже, на шкафу стоял глобус (потом кто-то его упер). Мы с радиостанцией расположились рядом с домом в найденном окопе. Окоп распологался на огороде в окружении картофельных и помидорных кустов. Телефонная связь действует. Наша рация в рабочем состоянии.Немцы на горе ведут себя спокойно и, хотя, мы у них на виду, почти не стреляют. Видно, уверены в своей неприступности и не желают по-пусту тратить боеприпасы. Решили побеспокоиться о своих желудках. Надергали кустов с картошкой, нашли несколько помидорин. Все это проделывали практически ползком, чтобы не сильно выставлять себя перед немцами. Мы с Маховским остались при радиостанции (вдруг позовут), Петя полез с котелком за дом, где можно было разводить небольшой костер и не не попадаться на глаза немцам. Мои напарники все время находились в дивизионной роте связи (со дня нашего прибытия в эту дивизию) им было не привыкать к таким условиям. А мне такая жизнь внове. Совсем еще недавно бегал в атаки, часто голодал, кормил в изобилии вшей. И вот попал почти на курорт. Ну, иногда постреливают, бомбят. Но это воспринимается совсем по иному. Таковы мои впечатления о первых днях радистской жизни.

 

Хр-088

03.07.2002

 

Я тут немного поспешил с Молочанском.Еще до него мы вышли на Молочную и пытались штурмовать высоты, составлявшие собственно правый берег Молочной(штурмовали, естественно, передовые части, нас эти штурмы не очень касались и сидя со своей рацией мы не всегда представляли, что там делается на передовой). Маневрируя вблизи железной дороги, мы уже видели впереди высокий берег на правом берегу Молочной. Там проходила основная линия обороны немцев.

Находясь при командире полка, прошли несколько поселений немецких колонистов. Дома кирпичные с черепичными крышами. Невысокие заборчики из камня или кирпича со стороны улицы дополнялись оградами из кустарников. Около каждого дома - забетонированные углубленные бассейны для сбора и хранения дождевой воды. Немецкие поселки со своей упорядочненностью, ухоженностью, резко контрастировали с населенными пунктами коренного населения. Жители немецких поселений все до одного ушли с отступившими немецкими войсками. В пустых подворьях бродили одичавшие куры во главе с петухами. В укромных местах двора встречались гнезда с отложенными яйцами (до 20 штук попадались). Интересно содержались кролики. Яма, по форме напоминающая коническую колбу, горловиной вверх. Глубина - метра два с половиною - три. Дно - площадка диаметром 1,5 - 2,0 м . На дне - кроличьи семьи. В боковых стенках - норы. Сверху над ямой - сруб вроде колодезного, с крышкой.

Просто поймать курицу было невозможно, стали осторожными да и петухи проявляли повышенную бдительность. Ходили на добычу с автоматами. Охотились все, у кого были возможности, желание и время. Еды хватало. И жители, встречая, кормили и сами промышляли. Конец лета. На ухоженных , подчеркиваю, ухоженных! полях и приусадебных делянках изобилие всякой зелени. В садах - яблоки, груши, грецкие орехи (идем по югу Украины).

Кстати, после Миуса, наши наступающие войска пополнялись за счет местного населения. Брали, начиная с 1926-го года рождения. Можно сказать, армия украинизировалась. Предпоследний НП командира полка (перед выходом на Молочную) был на окраине одного из немецких сел (названия как-то не запоминались, вроде бы Мунтау или какое-то другое немецкое название). Сидим в окопчике. Не зовут. Играем в картишки (втихаря от взоров начальства - игра в карты, мягко говоря, не поощрялась). Напеваем песенку. Любимая нами тогда была про одессита Мишку ("...ты одессит, Мишка, а это значит...") в исполнении Утесова.

У радистов на фронте было огромное преимущество перед другими - мы могли периодически слушать передачи наших широковещательных радиостанций (ШВРС), передававших почти непрерывно в течение суток музыку и песни. Это делалось для обеспечения навигационных потребностей нашей авиации (у авиаторов это называлось "работа на привод", а эти радиостанции назывались "приводными" или в просторечьи "приводами", не авиационный народ неправильно их именовал "маяками"; маяки имели совершенно другой вид излучений). Популярной в то время была Воронежская ШВРС, работавшая на привод. Основной репертуар передач - советские песни в исполнении Утесова, Бернеса, Шульженко, Руслановой и др.

Во время наступления после последнего прорыва обороны немцев на Миусе в середине августа (я в это время лежал в госпитале), в воздухе господствовала наша авиация. Немецких самолетов почти не было видно. Очень редко появлялись в воздухе. Весь световой день над расположением наших войск барражировали наши истребители. Каждая группа их уходила только тогда, когда их место занимала следующая. Казалось, что немецкая авиация уничтожена. Пропал страх перед ней.

Впереди нашего НП довольно широкий луг перед речкой. Речка не широкая, метров пять. Берег (образующий непосредственно русло) невысокий, земляной, не выше метра. Порос невысокими кустиками ивняка и высокорослой травы. Передовые подразделения полка под прикрытием нашей артиллерии и минометов вышли под коренной (высокий) берег. По разговорам на НП - пытаются подняться на высоту. Мы только видим частые дымки от взрывов на склонах высокого берега и фигурки людей, карабкающихся по склону.

К вечеру вперед отправились полковые саперы: значит скоро нам двигаться на новый НП. Прошла ночь. Взошло солнце. Мы пока не двигаемся. Наконец команда нам - двигаться на новый НП. Он за рекой, у подошвы высоты. Радиостанцию на плечи - и вперед. Стараемся двигаться бегом, сколько сил хватит. Все это на виду у сидящих на высоте немцев. Странно, почему они по нам не стреляют? В мыслях одно - добежать! Пробежали луг. Всего несколько мин взорвалось.Стреляли не специально по нам, а так, по площади. Странные, все-таки, бывают случаи на фронте, не объяснимые.

Добежали до речки. И тут нас все-таки заметили и открыли прицельный минометный огонь. По разрывам - мины не крупные, 50-ти миллиметровые. Стреляет, скорее всего, один миномет. Промежутки между взрывами в пределах 3 - 5-ти секунд. Свалились с берега к воде, перебрались на противоположный, правый берег. Речка не глубокая, до колен. Опасность, можно сказать, для нас смертельная. Стреляют именно по нам. Хотят убить нас. А мы не хочем умирать. В таких ситуациях мозг работает и быстро и продуктивно. Мгновенно соображаем: надо немцев дезориентировать. Высота берега - около метра. Полупригнувшись делаем вид, что направляемся вниз по течению, Падаем в прибрежную грязь, разворачиваемся в этой грязи ( при этом стараемся не замочить рацию) на 180 градусов и ползем вверх по течению. Немцы стреляют по направлению нашего движения вниз.Полежав немного, дождавшись когда немцы перестанут стрелять, выскакиваем наверх с намерением добежать до подножья высоты. Это метров 100, наверное, бежать. Немцы поняли, что мы их обманули. Снова открыли по нам огонь. На этот раз мы дали им понять, что будем продолжать двигаться в прежнем направлении Упали опять в грязь и продолжили двигаться именно в этом же направлении. Немцы, думая что разгадали нашу примитивную уловку,перенесли огонь в сторону, противоположную нашему фактическому направлению.

 

Хр-089

04.07.2002

 

Наверное, эта "игра" долго бы не продолжалась и имела бы для нас печальный исход. Выручила наша артиллерия. Она продолжала вести методический обстрел немецкой обороны и может случайно, а может, спасая нас, заставила замолчать обстреливавший нас миномет. Заметив, что уже некоторое время нас не обстреливают, выскочили на бережок и бегом к своим. Добежали. Повалились на землю. Приходим в себя. Наша артиллерия продолжает неспешную стрельбу по немцам. Те почти не стреляют. Мы укрылись в неглубоком ровике, рядом с будущим НП полка. В нескольких шагах от этого места начинается,сначала не круто, подъем на высоту, где проходит немецкая оборона.

Вдруг, метрах в 50 - 70-ти, на пологом участке высоты раздался взрыв, похожий на взрыв гранаты Ф-1. За ним - жуткий, душераздирающий крик раненого. Не думая, я вскочил на ноги и бросился бежать в сторону кричавшего. Добежал. Лежат двое наших солдат. Один, судя по характеру ранения, мертв. Второй, тоже весь в крови, при мне старается сдерживать крик и только стонет. Пытаюсь его поставить на ноги и быстро двигаться к своим. Не получается, видно, ноги тоже повреждены. Немцы заметили нас, начали стрелять. Мины рвутся недалеко от нас. Взваливаю раненого себе на спину и ползком вниз. Взрывы мин, свист осколков. Видно, нас видит наблюдатель, а минометчики нас не видят, огонь ведут по наводке наблюдателя. Поэтому такая неточность стрельбы. Тогда, правда об этом не думалось. Думалось об одном, скорее бы добраться до своих и еще: "Какого чорта я поперся?" Но, в конце-концов добрался. За мной наблюдали, поэтому санинструктор уже ждал нас. Меня персонально ждали Маховский и Проценко...с кулаками. Желание меня хорошенько поколотить выросло значительно от подозрения, что я ранен. Если ранен, значит в госпиталь. А кто это время будет за меня носить блок питания!? Я был весь в крови. Но эта кровь не моя. Чуть-чуть не поколотили. Во-время определилось, что я не ранен. Однако ругали долго.

Небольшое отступление. Двое парней (скорее всего из полковых разведчиков) ползком спускались вниз. У одного из них "лимонка" (Ф-1) своим "язычком" (длинная пластина, предохраняющая гранату от взрыва при выдернутом кольце - чеке - до ее броска, забыл, как эта деталь правильно называется) була заткнута за пояс.При движении ползком кольцо выдернулось и произошел взрыв. Это - самая вероятная причина. Мы, практически всегда в боевой обстановке именно таким образом крепили на ремне все типы ручных гранат, имевших "язычок". И часто бывали случаи подрывов. И тем не менее, продолжали играть со смертью. Пацанское пижонство, своего рода шик. Немецкие гранаты с длинной деревянной ручкой мы тоже большей частью носили заткнутой за пояс. Эту гранату было удобно применять вместо дубинки (колотушки) в возможных рукопашных стычках. Другие немецкие гранаты (и венгерские), похожие своей формой на нашу "лимонку", только корпус у них был из жести, без насечек, носили просто в карманах брюк. У немецких гранат воспламенитель (инициатор) детонатора был терочного типа. Чтобы инициировать взрыв детонатора, надо было извлечь пуговку со шнуром, резко потянуть за пуговку и бросать гранату. Взрыв произойдет только через 4-5 с. Задержка взрыва у них больше, чем у наших. Поэтому быстро перехваченную немецкую гранату иногда можно было отбросить от себя. Так что немецкие гранаты были более безопасны в обращении.

Командир полка со своей свитой прибыли на этот НП только после наступления темноты. После безуспешных попыток овладеть высотой в этом месте, наш полк отвели в тыл и перебросили в район Молочанска.Батальоны полка находились за речкой, у подошвы высоты , оборонявшейся немцами. И тут делались многочисленные попытки овладеть высотами. Судя по радиопереговорам нашего командира полка с командиром дивизии, бои были тяжелые и полк нес большие потери. Командир полка все время просил подкрепления. Командир дивизии отвечал, что не имеет такой возможности. Предлагал обходиться своими силами и использовать собственные резервы. Собственные резервы - это многочисленная обслуга командира полка и его ближнего окружения (портные, сапожники, парикмахер, повар и др.), набиравшиеся из стрелковых батальонов или хозяйственных подразделений, содержавшиеся "сверхштатно", а поэтому тайно. Но эта тайна ни для кого, в т.ч. и для командира дивизии, тайной не была. Все начальство окружало себя такой обслугой . В критические моменты эта публика, забывшая или и не знавшая "с какого конца заряжается винтовка", в виде "собственных резервов" бросалась в бой в критических ситуациях, когда и обстрелянным солдатам нелегко, а этим и подавно. Естественно, большинство из них быстро выбывали из боя ранеными, а чаще - убитыми. Сколько таких "бедолаг", соблазнившихся на "шикарную" жизнь около начальников, оканчивало свою жизнь в экстремальных боевых действиях!

 

Хр-090

05.07.2002

 

О парне, которого я вынес (Письмо 89). При одной из встреч в Москве с председателем Совета ветеранов нашей дивизии (бывшим командиром 71-го полка Т.И.Степановым, которого в описываемое время мы обеспечивали радиосвязью) я рассказал ему об этом случае В ответ он мне сообщил, что при одной из встреч ветеранов нашей дивизии ( до 1979г.), один из них пытался найти человека, вынесшего его в районе р. Молочной. Говорит,его рассказ очень совпадает в деталях с моим. К сожалению, я только летом 1979 г. вышел на Совет ветеранов. И только на одной встрече ( г. Матвеев Курган, сентябрь 1981г.) мне пришлось побывать. Со Степановым же я до 86-го года встречался довольно часто, не реже одного - двух раз в год. С его слов, он больше этого человека не встречал. Вот теперь о нашем пребывании в Молочанске (продолжение Письма 87). Батальоны полка перешли р. Молочную, преодолели довольно широкий и глубокий противотанковый ров. Ров этот проходил у подошвы высот, образовывавших коренной берег Молочной и должен был защищать от наших танков пологие склоны высот. Против крутых склонов, где танки не могли подняться, рвов не было. Не было, например, его и на том участке, где мы были до Молочанска (Письмо 89). Там у подошвы склон в начале был пологим (градусов 30) А метров через сто становился очень крутым.

Ожидался новый штурм немецкой обороны. Мы узнали об этом из радиопереговоров (телефонная линия часто повреждалась) командира полка с командиром дивизии. Кстати, где-то в 20-х числах сентября у нас поменялся командир дивизии. Кошевого, по слухам, вроде бы повысили, дали ему стрелковый корпус (позже мы узнали и номер корпуса - 63-й и номер армии - 51-я).

Новым командиром дивизии стал генерал Саксеев. У нас он не появлялся. Я его видел в первый раз 7-го ноября в Голой Пристани, перед форсированием Днепра (об этом в свое время). А до того времени мы его слышали только во время радиопереговоров. В один из радиопереговоров из дивизии передали, чтобы полк после артподготовки начал штурм высоты. Это было где- то в последних числах сентября. Артподготовка началась утром. Длилась больше часа. С воздуха весь передний край немецкой обороны и в глубину ее (в пределах нашей видимости) обрабатывали наши штурмовики. Самолетов было много. Сверху барражировали наши истребители (Аэрокобры и Лавочкины - Ла-7).

Мы, когда не были заняты ведением служебных переговоров, настраивались на частоту самолетных радиостанций (с истребителями, например, использовавших позывной "Дракон") и слушали разговоры летчиков, большей частью весьма эмоциональные и с преобладанием отборного мата. Иногда удавалось связаться со штурмовиками. Даже пытались по собственной инициативе указывать им цели, которые нам, пехоте, мешали. Благодарили нас и старались наши просьбы уважить. Обстановка в воздухе, даже по нашим оценкам, была намного спокойнее и увереннее и без такого нервного напряжения, какое наблюдалось во время боев на Миусе. Немецкая авиация почти не появлялась. Практически в воздухе господствовала наша авиация.

Нам хорошо было видно, как наша пехота после артподготовки начала карабкаться по склону высоты. Немцы отстреливались вяло, видно их сильно поколотила наша артиллерия и штурмовики. По нашим наблюдениям и отрывочным репликам офицеров на НП (а мы сидели рядом - в любое время могли понадобиться) наступление наших войск велось на большом участке фронта. Значительно левее нас, наверное, километрах в 4 - 5-ти налетела на наши наступающие части(соседней дивизии) большая группа немецких бомбардировщиков. Бомбили жестоко. Поднялась плотная стена дыма от взрывов бомб. Нам казалось, что там никого в живых после этой бомбежки не должно остаться. В душе радовались, что не нас бомбят. Одна группа отбомбилась. На смену ей, видим, идет еще одна. И тут появилась большая группа наших истребителей. Разогнали эту группу. Несколько бомбардировщиков, таща за собой шлейфы черного дыма, рухнули на землю. В общем не дали им отбомбиться по нашим. Это был редчайший в те времена случай такого массированного налета немецких самолетов на наши войска. Я во всяком случае до самого Днепра не помню больше такой крупной бомбежки.

Прямо против нас подразделения нашего полка прорвали переднюю линию обороны немцев. Наша артиллерия перенесла огонь вглубь немецкой обороны. Но левее (в пределах участка, отведенного нашему полку), нашим не удалось занять немецких окопов. Немцы заставили их вернуться на свои исходные позиции. На НП оживленно обсуждалась сложившаяся ситуация на левом фланге. Было решено прекратить попытки повторного штурма. Вечером ожидалось прибытие пополнения (маршевой роты).Планировали дождаться их прибытия, произвести перегруппировку сил и повторить штурм высоты ночью. Мы внимательно прислушивались к разговорам командиров, хотелось узнать, как скоро будем менять НП ( ясно, что придется лезть на гору). Хотелось бы ночь провести в Молочанске. (Разбаловались!). Не в связи с нашим хотением, но пришлось нам лезть на гору, на новый НП таки утром. На левом фланге, по прибытии пополнения, штурм состоялся и немцы были выбиты из своих окопов. Мы не слышали боя. Крепко спали - видно телефонная связь не рвалась. Утром двинулись следом за саперами к будущему новому НП. Поднялись наверх. По верху тянутся бывшие немецкие траншеи. Кое- где трупы немцев вперемешку с нашими. Вообще-то немцы при малейшей возможности стараются не оставлять не только своих раненных, но и убитых. Тут видно, у них такая возможность не везде представлялась. Здесь я разжился, наконец, немецким автоматом - подобрал у убитого. Взял пару рожков и насобирал около сотни патронов россыпью. Нашел кем-то из наших солдат утерянный кисет (без табака), наполнил его рассыпными патронами и спрятал в карман брюк.

Траншеи соединялись с чередующимися на некотором расстоянии (нескольких десятков метров) жилыми землянками с расположенными в них двухярусными нарами, и блиндажами, оборудованными в виде пулеметных точек (ДЗОТ-ы - дерево-земляные огневые точки). Не зная, где саперы выберут место под НП, решили пока расположиться в траншее. Маховский остался сторожить рацию и немного ее подремонтировать, мы с Проценко решили "обследовать" землянки и ДЗОТ-ы. Вдруг что-нибудь подходящее попадется. Но, тут уже до нас такие же "искатели" побывали. Так что вряд ли что-нибудь осталось незамеченным и не подобранным.

 

Хр-091

06.07.2002

 

Зашли в ближайшую от нас землянку. Пусто. На гвозде висит немецкая куртка. В хорошем состоянии. По знакам различия - какой-то унтер. Вообще- то мы не сильно разбирались в их системе званий и соответствующих знаках различий. Не интересовались. Для нас немец - это "фриц", а кто он по званию, нас не очень "колыхало". Моя гимнастерка сильно истрепалась. Спина вся расползлась, рукава почти отделились от рубашки. Примерил куртку на себя - подходит. Залезли в расположенный рядом ДЗОТ. По размерам он такой же, как землянка (примерно 4х4 по площади, а по высоте от пола до потолка чуть-чуть повыше - около 3-х метров) только более заглубленный и перекрытие более солидное: насчитали 17 накатов из бревен с примерным диаметром 15 - 18 см и примерно метровым слоем земли сверху. Внутри, в стене, обращенной в сторону противника, ниша с площадкой для пулемета с амбразурой в виде щели. На полу несколько пустых коробок для пулеметных лент. Пулемет и другое имущество немцы по всей вероятности унесли с собой. Вернулись в траншею, решив прекратить из-за бесполезности, посещение других землянок. Куртку немца очистил от "компроментирующих" погонов и нашивок и надел взамен разваливающейся гимнастерки.

Такие замены своего, пришедшего в негодность обмундирования, на обмундирование противника (в основном немецкое, но и кое-что из румынского, венгерского и др.) у нас не были редкостью. Наше начальство в начале нашего вступления в боевые действия (декабрь 42-го) еще как-то противилось этому, но потом махнуло рукой на такие "переодевания". Нашего-то обмундирования катастрофически не хватало. Не ходить же голышем! С немецкой курткой у меня стал практически полный "джентльменский набор" - куртка, ремень, автомат МР- 40 (что он называется "шмайсер", узнали от ребят, призванных с бывших оккупированных территорий, от них же узнали "бытовое" название пикировщика Ju-87 - "штукас" - именно "штукас", а не "штука", как его именовали сами немцы; и вообще, основные сведения из не видимой нами жизни немцев, в том числе и то, что они практически не потребляли крепких спиртных напитков, мы узнавали из общения с этими ребятами), граната с длинной деревянной ручкой (носил заткнутой за пояс) и пара их же (немецких) яйцевидных гранат в карманах брюк. Не хватало только их кожаных сапог. Не налезали на мою ногу сапоги подходящих размеров из-за низких подъемов у них и высоких подъемов (ног) у меня. Так обидно было! Но это все же не очень печалило. Ботинки на нас были добротные - американские (удобные в носке) и английские, с "бульдожьими" носками и твердой подошвой (неудобные и от них при каждом удобном случае пытались избавляться). Штаны я не случайно не включил в "джентльменскй набор"- принципиально их не надевали, даже новые, не ношенные (так же и их головные уборы).

Где-то в "высоких сферах" в 43 году (кажется, в середине лета) в качестве решения проблемы с дефицитом обмундирования, так называемым трофейным командам (старички преклонных, по нашим понятиям, годов), было приказано при захоронении убитых снимать всю одежду ( вплоть до нижнего белья), пригодную после ремонта к повторному использованию. Не всегда трофейщики успевали хоронить ("малосильная" команда!), но, как правило, в большинстве случаев снимать одежду успевали. Для примера. Я писал (Письмо 90), что штурм высот (на одной из которых мы сейчас находились), происходил ночью. Слева от нас на одной высотке ( высоты - это , собственно, неровности высокого берега, где располагалась оборона немцев), по всему склону довольно густо лежали убитые во время ночного штурма (наши). Вообще-то убитые не так уж сильно привлекали наше внимание, привыкли к таким картинам. Но тут привлекли: большинство трупов было в нижнем белье. Трофейщики сняли с них только верхнюю одежду. Снять нижнюю или не успели, или, скорее всего, постеснялись так изгаляться над мертвыми.

Под НП командира полка саперы приспособили ДЗОТ (блиндаж, в котором мы побывали). Вскоре прибыл и сам "хозяин" или "батя". "Хозяином" называли своего начальника ниже стоящие начальники, а "батей" называли старших и уважаемых (любимых) командиров "нижние чины" - сержанты и солдаты. В пехоте "батей" величали своего комбата и командира полка, в авиации - командира эскадрильи и командира полка (в подавляющем числе случаев) В данном случае речь о командире полка. Командира сопровождала довольно необычная (по количеству) свита офицеров. Оказывается, он решил немного "проветрить" своих штабных офицеров, без которых на НП можно было обходиться. Эта часть штаба, как правило, располагалась вместе с тыловыми службами полка. Жила легко и сытно. Видно, "достали" они чем-то "хояина", раз он решил притащить их с собой. Вся эта орава расположилась в соседней с НП землянке.

 

Хр-092

07.07.2002

 

В открытой траншее нам с радиостанцией размещаться было очень неудобно. По верху ее (траншеи) ширина была чуть больше метра, внизу - сантиметров 80, не больше. По ней туда - сюда ходили люди. Мы же со своим личным "барахлом" и радиостанцией сильно загораживали проход. Народ ругался. А когда стемнело - совсем плохо нам стало. В темноте то спотыкались об нас, то наступали на самих нас или на наше имущество. Лежать не получалось, сидя спать было неудобно. Кроме всего в такой обстановке нас запросто могли и обворовать.Такое с нами уже было и совсем недавно.

В Молочанске нас свои же полковые разведчики, возвращавшиеся ночью с задания, обворовали. Вытащили из-под нас, спящих мой вещмешок. В нем кроме личых вещей находились шланг питания, микротелефонная трубка, наушники и гибкая антенна. Был там и кусок сала. Паразиты, сало забрали, все остальное зачем-то вытряхнули из мешка и разбросали по зарослям картофеля (наш окопчик располагался в этих зарослях). Утром просыпаемся, обнаруживаем пропажу. Что с нами будет, если потребуется радиосвязь, а мы не сможем развернуть рацию? Ведь это равноценно потере военного имущества в боевых условиях! Тут не только штрафная. В критической ситуации разьяренное начальство под горячую руку и застрелить кого-нибудь из нас может. Начали поиски, совсем не надеясь на успех. На душе муторно. В полный рост ходить было небезопасно. Немцы с горы наблюдают и иногда постреливают. Где ползком, где полусогнувшись, ползаем по картофелю. Главное, не можем никак представить, где же искать? Неизвестно и кто воры - наши или со стороны? Хотя, что это нам могло дать? Совсем неожиданно обнаружили свою пропажу, всего в нескольких десятках метров от нашего окопчика и почти у самого окопа разведчиков. Эти типы объяснили, что проголодались и сперли первый попавшийся на их пути мешок. О том, что там были "причандалы" для радиостанции, и что нам могли выпасть очень большие неприятности, об этом,говорят, не думали.

В наступившей темноте потихоньку пробрались в землянку, где разместились "штабные". Все спят. Храп и попердывание. Мы еще днем заметили, что между полом и нижними нарами просвет сантиметров 50 - 60. Вползли под нары. Стараясь не производить шума, улеглись спать. Заснули мгновенно. Проснулись от громких разговоров. Офицеры проснулись раньше нас. Стараемся лежать тихо. Обнаружат - выгонят! Особенно не любил солдат недавно прибывший в полк на должность начальника разведки ст. лейтенант Козырко. По своим повадкам - типичный "пан из хамов", индюк надутый! Как мы его ненавидели! Как он только не обзывал нас, солдат! "Вонючка", "засранец" или не очень понятное - "вонючая портянка". Это в его лексиконе самые "ласковые" слова. Если в отдельном окопчике или в землянке рядом с ним окажется солдат (в т.ч. и сержантского звания), такой он крик поднимает! Выгоняет сразу. Не может он, видите ли, находиться вместе с вонючим "славянином" ("славянин" - это фронтовая кличка солдат, как кличка для немцев - "фриц", кличка большей частью нейтральная, но иногда употреблялась как ругательная, реже , как благожелательная). На фронте, наряду с "иваном", употреблялась в основном, для обозначения пехотинцев.

В январе 44-го, на Днепре, под Б.Лепетихой (против Борислава, на т.наз. Никопольском плацдарме) этому Козырке осколком снаряда напрочь оторвало голову вместе с кубанкой (ходил он в бурке и кубанке, шашки вот только не хватало!). Оторвало на глазах у нас и полковых телефонистов, в траншее. Как мы радовались! Прыгали от радости в окопе, забыв, даже, о немецких снайперах. Под нарами мы продержались около трех суток. Радиосвязь командиру не требовалась. Телефонная с дивизионным НП не прерывалась.

Днем сидели тихо. Ночью вылезали по всяким нуждам, в том числе запасались на день едой и питьем. Ой, каких только разговоров офицеров между собой мы не наслушались! Один из них нам особенно запомнился.

 

Хр-093

08.07.2002

 

Видно, за удачный штурм высоты, в полк пришла разнарядка на награды - общее количество наград и количество по видам. С удивлением узнал, что выдача наград планируется и приурочивается к определенным событиям. "Штабные" поступление очередной разнарядки оживленно обсуждали. Смысл их обсуждений касался, на их взгляд очень важной темы: кому из них и какую награду следовало бы выдать, учитывая полученные ранее. Смысл их рассуждений выглядел примерно так: "Тебе (имя рек) надо бы дать "отечку" второй степени. Это почему?. А у тебя первая уже есть. А вот ему (имя рек) - можно было бы "отечку" первой степени. Прошлый раз батя ему всего "звездочку" подкинул". Споры, обиды, разные варианты. Кто-то с сожалением высказался в том духе, что батя все-равно большинство наград отдаст "солдатне". А те,мол, и толка-то в наградах не понимают. Убьют, и пропала награда! Этот разговор буквально потряс нас своей циничностью. Трудно верилось, что такое могут говорить офицеры!

Ну, долго нам под нарами сидеть не пришлось. Чем-то мы выдали свое присутствие. С руганью нас выставили на улицу - снова в траншею. Нам нельзя было удаляться от НП. Можем в любое время понадобиться. А несвоевременное прибытие по вызову может быть сурово наказано. Поблизости не было ничего подходящего. Все ямки и окопчики были заняты. Кроме того, многие боялись соседства с нами, считали, что всякие артналеты, бомбежки и прочие неприятности от немцев, часто происходят от того, что немцы нашу радиостанцию пеленгуют ("запеленговывают"по выражению некоторых), связывают это с нахождением важного объекта, например, штаба или НП, и наносят удар по этим целям, т.е. по местам, где находимся мы со своей радиостанцией. При чем многие считали и были абсолютно уверены, что пеленгуется и работающая на прием радиостанция. Никакие наши уверения в нашей невиновности в обстрелах, не принимались. Ладно, думать о связи нашей радиостанции с якобы "неплановыми" обстрелами и бомбежками, могли бы солдаты из каких-нибудь глухих мест или неграмотные старики. Они могли и не знать, что такое слово "пеленгация". Так, ведь, боялись, что могут запеленговать даже радиостанцию, у которой включен только радиоприемник, многие наши офицеры (я о пехотных)! Да, мнения и позиции, касающиеся распределения наград (с комментариями), невежество в возможностях обнаружения (пеленгации) даже не работающей на передачу радиостанции, не укрепляло авторитет большинства офицеров в наших глазах. Ну, да бог с ними!

Увидели наше печальное положение, пожалели и пригласили "на жительство" в свою землянку мужики из саперного взвода во главе со своим взводным, младшим лейтенантом. Мы не знали, как их благодарить. Вечером устроили им радиослушание. Настраивались на Москву, Воронеж. Они с удовольствием слушали передачи. Вообще-то, в целях экономии питания мы, даже себя ограничивали, очень редко включали радиоприемник. А тут, на радостях и в знак большой благодарности, развернулись "на всю катушку". Далеко за полночь выключили приемник. Саперы были очень довольны. На передовой,естественно, ни радио, ни концертов "в окопах", о которых так много распространялись после войны, ни свежих газет, которые растаскивались "на раскурку" еще в армейских тылах, не было.

Кстати, о газетах. Немцы, узнав, что у наших солдат острая нехватка газетной бумаги для "козий ножка", пошли им навстречу. Свои листовки, в больших количествах разбрасывавшиеся ночью самолетами, они стали изготавливать на газетной бумаге. При чем, на одной стороне - их текст, а на обратной - куски текста из наших газет, большей частью из "Правды". Казалось, что немцы на одной стороне перепечатывали текст нашей газеты (на стандартный лист с соблюдением полного сходства - похожести - с оригиналом; и никакой цензуры!), а потом , разрезав лист на меньшие листочки, мелким шрифтом на обратной стороне печатали свой текст. Таким образом наши курцы были обеспечены бумагой полностью. Дефицит был ликвидирован. Сюда же. С наших самолетов тоже сбрасывались листовки - для немцев. На плотной оберточной бумаге, цвета детских "какашек", с обилием вкрапленных древесных щепочек. Даже для подтирки "афедрона" (ПушкинА.С.: "афедрон свой жирный ты подтираешь коленкором...") ее опасно было использовать: занозы потом век будешь выцарапывать.

Щелочные аккумуляторы, питавшие накальные цепи радиоламп "садились" довольно быстро и их нужно было периодически носить в свою роту на замену. У нас всегда было два комплекта. И, если один относили на замену, радиостанция работала на запасном. Так что связь не могла нарушиться. Через день надо будет идти в роту. Эта обязанность лежала на мне. Вот, если рация выходила из строя, топали в роту все трое. Большей частью дивизионная рота связи от нас находилась в 40 -50 километрах. Аккумулятор приходилось носить на замену примерно раз в 8 -10 дней.

 

Хр-094

09.07.2002

 

Коль упомянул о хождениях "по нужде"(без нужды ходили только по вызову начальства и с великой неохотой) в свою роту связи, упомяну об одном случае, произошедшем с нами за несколько дней до выхода на р. Молочную. Это было во время боев при выходе на железную дорогу. Что-то случилось (какая-то неисправность) с радиостанцией. Поставили в известность командира полка и все трое отправились с радиостанцией в свою роту. Прошли километра три и вышли к месту, где накануне был большой бой с отступавшими немцами. Еще лежали неубранными трупы наших и немецких солдат, несколько подбитых немецких и наших танков, разбитые повозки, трупы лошадей и пр. Картина привычная. Видно наши на этом месте не останавливались. Решили полазить по подбитым танкам, питая небольшие надежды обнаружить что-нибудь интересное и полезное для себя.Два немецких танка были не сильно повреждены (не горели). Решили осмотреть их по-быстрому и топать дальше, нельзя было задерживаться. В первом оказались два мертвых танкиста. Побрезговали лезть внутрь. Заглянули во второй. Людей в нем не было. Немного пошарились - ничего интересного. В кормовой части,в темном закутке торчит кусок какой-то ткани в виде свертка. Думали - обтирочный материал. Петя Проценко зачем-то потянул его на себя. Оказался сверток из мешковины, перетянутый шпагатом. Взяли его с собой. Вылезли из танка. Решили посмотреть, что там такое может быть завернуто. Развернули. А там немецкое знамя. Красное. На одной стороне большой белый круг со свастикой, на другой - цифры и текст. Видно, наименование части. Само полотнище двойное . Из двух больших, наложенных друг на друга кусков материи. Материя очень похожа на шерстяную. Снова восстановили сверток и засунули в вещмешок. Почему- то первая мысль - хорошие будут портянки! Больше не задерживались и вскоре, пройдя дивизионный НП и выяснив там место расположения роты, двинулись дальше. На подходе к ней нашли укромное место, спрятали там сверток со знаменем и все существенное содержимое наших карманов и не только их.

Так мы поступали всегда при посещении роты. Наш командир радиовзвода лейтенант Озерский (или с какой-то похожей на эту, фамилией), считал, что там, где мы находимся, вся земля покрыта горами всевозможных немецких вещичек (пистолеты, часы, фонарики, зажигалки, авторучки и т.д. и т.п.), а мы,неблагодарные, ленимся и не можем своему лейтенанту что-нибудь хорошее принести. Как только кто-либо из нас появлялся в роте, взводный старался перехватить нас и самым настоящим образом нас обыскивал проверял все карманы, вещмешок, под гимнастеркой. Вот поэтому мы, прежде, чем зайти в роту, прятали все содержимое. Но простым радистам, электрорадиомеханикам мы какие-нибудь вещички приносили.

Была там радистка - Машенька. Ее все время, но безрезультатно, домагался наш взводный. Все радисты из полков, а не только мы, любили ее и очень уважали. Пока мы в роте дожидаемся окончания ремонта радиостанции или заряженных аккумуляторов, Машенька заставит нас снять с себя буквально всю одежду, быстро ее постирает, по возможности что-то починит. Очень она заботилась о нас! Ну, и мы старались делать для нее что-то хорошее. Иногда при нас в дивизию приезжали какие-нибудь артисты. Если Машенька в это время дежурила на радиостанции, мы всегда ее подменяли. Позже их машина с радиостанцией (РСБ-Ф) попала под бомбежку. Машенька была ранена и попала в госпиталь. Писала оттуда нам (на всех радистов одно) письма. Все мы в разных полках по очереди их читали и писали от всех один ответ. Так получилось, что писарем был я, а остальные ставили только свои подписи.

И не только я писал ответы Машеньке, но впоследствии писал от имени всех оставшихся бывших курсантов авиашколы в весьма высокие инстанции: Ворошилову, Калинину, Главкому ВВС и, даже, Сталину. Ни одно из этих писем (в высокие инстанции) не дошло до адресатов. Все они, благодаря "предательству" нашего ротного фельдегеря (у нас они назывались "подвижниками"), пообещавшего доставлять попутно наши письма до армейской почты, оказывались на столе у командира. В конце, концов по почерку командир роты вычислил меня.

 

Хр-095

10.07.2002

 

В отношении писем в высокие инстанции (Ворошилову и др.). В этих письмах мы просили направить нас для дальнейшей службы в авиацию. Естественно, командир роты прилагал все усилия, чтобы "вычислить" автора текстов. Не хотел терять опытных и "образованных" радистов, прошедших подготовку в авиашколе. Вычислив меня, при каждом случае встречи со мной, очень сожалел, что взял к себе в роту и каждый раз давал понять, что при первом же удобном случае постарается избавиться от меня.

А теперь о немецком знамени. Возвратившись с исправленной радиостанцией в полк, тихонечко это знамя изрезали на портянки. Поделились с верными друзьями. Солидные куски материи при следующем посещении роты (с аккумуляторами) вручили Машеньке. Повидимому, как любая женщина, она была очень рада нашему подарку. И мы были рады, что сделали ей приятное. Кстати, Машенька из-за командира взвода не захотела возвращаться в свою роту.Написала, что попала к зенитчикам. Некоторое время переписка продолжалась и тихонечко заглохла.

Еще о знамени. В начале 80-х годов в одну из встреч с бывшим командиром полка Т.И.Степановым, я поведал ему историю с находкой немецкого знамени и о том, на что мы его употребили. Он очень эмоционально воспринял мой рассказ. Первой его реакцией была реплика: "Так вот куда поделось знамя из танка!" Оказывается, его за это знамя сильно теребили дивизионные "смершевцы" ( для не знающих: СМЕРШ - Смерть Шпионам, название армейской контрразведки). Попавший в плен один из немецких танкистов сообщил им, что в одном из немецких танков было спрятано знамя их танковой бригады, которое по какой-то причине они не смогли вынести. При этом сообщил опознавательные знаки танка. Наши контрразведчики этот танк нашли. Тщательно обыскали, но знамени не нашли. Поскольку танк был подбит в полосе наступления 71-го полка, теребили его командира, Степанова.

Теперь о моем очередном "хождении" в роту для замены разрядившихся аккумуляторов после нашего изгнания из офицерской ("штабистов") землянки после того, как нас приютили саперы. Взял аккумуляторы (2НК22), дневную пайку хлеба. Идти было далеко, около 60-ти километров. Вышел рано утром. Спустился с горы. На лугу лежал на "брюхе" подбитый накануне вечером наш штурмовик Ил-2. Экипаж не погиб и покинул самолет. Ну, как "авиатору" (т.е. мне) не забраться внутрь самолета! Заглянул в кабину пилота. Потом полез через кабину стрелка в хвостовую часть самолета - там были размещены радиостанция РСИ-4 и радиополукомпас (РПК-10, а, может, РПКО-2, сейчас уже не помню, да не так это и важно). Достал отвертку, сел на дно фюзеляжа, чтобы удобнее было отворачивать болты крепления радиоаппаратуры, прямо в лужу этилированного бензина, пролившегося,наверное, из продырявленного бензобака. Болты не отворачивались. Или отвертка была слишком тупой, или болты крепко держались. Удалось снять только ампервольтомметр. Поискал аварийный бортпаек. Но, если он и был там, то уцелевшие летчики не такие уж дураки чтобы оставлять такую "ценность".Покидать самолет пришлось в темпе - немцы неожиданно начали обстреливать его из миномета. Быстренько добежал до речки, перемахнул через нее промочив ботинки и измазавшись в грязи.Хотя немцы стреляли по самолету и до меня мины не долетали, не стал расслабляться. Перебежками добрался до окраины Молочанска. Тут решил немного перевести дух, перед тем как продолжить движение. Вот тут только почувствовал, что я себе "поимел" от сидения в луже бензина. Всю нижнюю часть моего тела (от места пониже спины и до колен начало так жечь, будто я своим задом сел на раскаленную сковородку. Прошел я всего каких-нибудь 2 километра. А еще идти почти 60 километров. В Молочанске не задерживался. Жителей там не было видно. Может еще боялись возвращаться, а может их и не пускали - прифронтовая все же зона. Стояли там какие-то тыловые подразделения. Насчет еды у их не разживешься. Двинулся дальше. Боль не утихает и, даже, усугубляется трением при ходьбе больных мест о ткань штанов. Отошел немного от Молочанска. Боль страшная. Оглянулся вокруг, людей, вроде бы не видно. Снял штаны с остатками кальсон. Остались пилотка, гимнастерка и ботинки с обмотками. Боль есть, но идти все же легче. Так и шел, по возможности избегая людей, до роты. Пришел в деревню, где располагалась рота уже на рассвете. Не мог быстро идти, боль не проходила. Перед появлением в роте, штаны, конечно, не забыл надеть. Сутки я там приходил в себя. Шкура на всех местах, побывавших в бензине, облезла.

 

 

Хр-096

11.07.2002

 

Кое-как дошел с аккумуляторами до полка. Растертые и облезшие места не успели зажить. Добрался чуть ли не ползком до землянки саперов. Немного отлежался. От командира полка прибежал связной, передал его приказание явиться с радиостанцией на НП (бывший немецкий ДЗОТ). Явились. Разместились в нише с приступком, где у немцев размещался пулемет с обслугой. Рацию разместили на площадке под пулемет. устроились вроде неплохо. Антенну (немецкий телефонный провод, метров 10 -15 длиной вывели через амбразуру наружу и оставили лежать на земле. Попробовали связаться с НП дивизии (где-то в районе Молочанска). Нас слышат хорошо. Мы их слышим тоже хорошо. Поэтому не стали поднимать антенну над землей - зачем делать лишнюю работу. В ДЗОТ-е лежала кем-то забытая большая саперная лопата. Воспользовались. Немного покопали - получилась площадка, на которой можно было улечься нам троим рядом со своей радиостанцией. Если нас отсюда не выгонят (могут разрешить оставаться одному дежурному), будет неплохо. Не выгоняют. Да и вообще вроде бы не замечают нашего присутствия. Мы тоже ведем себя тихо и смирно.

Недалеко от входа в блиндаж (ДЗОТ) расположились два телефониста от дивизионного артиллерийского полка ( 50 Гв.АП. Кстати, в 70 -80-е годы его командир Тонких был начальником Артиллерийской академии им. Дзержинского) и два телефониста нашего полка ("наш" - это полк, которому мы приданы). Из "начальства": командир полка Т.Степанов, зам. командира полка майор Тимошенко (тот самый, который на высоте под Дмитровкой бегал с нами в атаки, уже майор), начальник артиллерии дивизии (майор, фамилии его не знал) и так называемый "делегат" (представитель) от штаба корпуса, ст. лейтенант Левин (а вот его фамилию почему-то запомнил - неисповедимы причуды памяти) и несколько офицеров из свиты командира полка. Чувствуется по всему, что что-то затевается. Вызвали нас. Прибыли на полковое НП представители от дивизии и корпуса. Наверняка, будет очередная попытка прорвать оборону немцев, закрепившихся после занятия нашими частями их первой линии обороны (где мы сейчас находимся) за лесопосадкой, километрах в полутора - двух от нашего НП. Такие попытки уже были, но без положительных результатов.

Сейчас замышляется, повидимому, более солидное предприятие. Внимательно прислушиваемся к разговорам командиров между собой и по телефонам. Поняли, ожидается массированная артподготовка с нашей стороны, действия наших штурмовиков и штурм немецких укреплений нашей пехотой. Все возбуждены. Отдаются последние распоряжения на начало артподготовки. Уточняют время и район действия наших штурмовиков. Степанов передает батальонам, чтобы не мешкали и быстро начинали двигаться вперед сразу после окончания артподготовки. Для меня все это было интересно потому, что когда был автоматчиком, бегал себе, то вперед, то назад, стрелял, повинуясь приказам непосредственных начальников, которых видел и слышал, или действовал, проявляя собственную инициативу, совсем не представляя, каким образом наши действия направляются и управляются сверху. Теперь представляется возможность увидеть и это. Жду дальнейшего развития событий и с интересом наблюдаю.

Начальник артиллерии что-то скомандовал по телефону. Артподготовка началась. Слышны многочисленные выстрелы полковой, дивизионной артиллерии, доносятся звуки и более удаленных пушек - ведут огонь приданные артиллерийские части. Ведут стрельбу полковые 82 и 120-ти миллиметровые минометы. Делегат корпуса после короткого телефонного разговора с каким-то вышестоящим штабом передал, что штурмовики вылетели и сейчас будут "работать". Заместитель командира Тимошенко отдает какие-то распоряжения батальонам ( по правилам, из трех входящих в состав полка стрелковых батальонов, активные действия ведут два, а третий находится в резерве), ругает кого-то за медлительность, кому-то обещает оторвать голову и еще кое-что, в общем активно действует. Предупредил нас, чтобы мы были готовы немедленно вступить в связь в случае повреждения телефонной линии; на всякий случай побещал и нам, в случае чего, кое-что оторвать. Кто-то из офицеров периодически выбирался из блиндажа наружу для визуального наблюдения за складывающейся обстановкой. Возвращаясь, докладывал начальству, что видел. Прибегали с донесениями от батальонов связные. Приносили какие-то бумаги, что-то докладывали Степанову или Тимошенко и бежали назад с какими-то указаниями или распоряжениями. Что-то кричал по своему телефону начальник артиллерии, кого-то ругал, кого-то хвалил. Мы периодически связывались с радистами НП дивизии, проверяли связь. Шла активная управленческая суета.

Пролетели над нами штурмовики.(по шуму определили). Прошло совсем немного времени после окончания артподготовки и перехода батальонов в наступление. Вдруг на наше расположение обрушился буквально ливень немецких снарядов самых разных калибров и мин. Сплошной грохот разрывов. Земля от них буквально трясется. Вдруг, один снаряд разорвался на крыше нашего блиндажа. Сильно тряхнуло, с потолка посыпались земля и песок. Но перекрытие в семнадцать накатов выдержало (это не "землянка наша в три наката..."). Прервалась телефонная связь с батальонами и их подразделениями. Один телефонист, не мешкая, побежал по линии устранять обрыв. Прошло достаточно времени, связь не восстанавливалась, видно, телефонист погиб или ранен. Командир телефонного взвода побежал в расположение полковой роты связи принимать меры к скорейшему восстановлению связи. Находившийся в блиндаже начальник связи полка Сабанцев садится сам за телефон, а второго телефониста отправляет на линию, на поиск и устранение повреждения. Мы в этой ситуации ничем помочь не можем - в батальонах нет и никогда не было радиостанций (хотя наша РБ расшифровывается как "рация батальонная").

Обстановка в блиндаже накаляется. Как-то незаметно исчезли артиллерийские телефонисты (что-то учуяли). В начавшейся суматохе их исчезновение сразу не было замечено Начальник артиллерии в это время обсуждал что-то с делегатом корпуса. Освободившись, бросился к телефону, а там ни телефона, ни телефонистов. Не знаю, что он подумал в тот миг. Мы раньше его заметили их исчезновение и готовы были выйти на связь с радистами артполка (там были такие же "дивизионники", как и мы - из нашей же дивизионной роты связи - и мы знали их рабочие частоты и позывные). На всякий случай мы с ними связались и договорились о времени контрольных проверок связи (надо было переходить на другие частоты). Ну, а кроме того, нач. артиллерии без всяких проблем мог связываться через нас и с командиром дивизии, в случае, если прервется с ним телефонная связь.

Прибежал с передовой очередной связной. Судя по всему принес какие-то тревожные сведения. Командир полка засуетился. По телефону с НП дивизии (линия еще действовала), нервничая (это было заметно), докладывал командиру дивизии (генералу Саксееву) о том, что обстановка в зоне действия полка ухудшается. Немецкие танки, смяв на одном участке нашу оборону (тут можно было понять, что командир дивизии не понял, почему полк в обороне, а не в наступлении; командир полка что-то начал объяснять, но на том конце его прервали, Степанов заволновался, начал оправдываться) и движутся в направлении высоты 303.

 

Хр-097

13.07.2002

 

Генерал-майор Саксеев (наш новый командир дивизии) потребовал от Степанова навести порядок в своих подразделениях и отбить контратаку немцев. Степанов пытался связаться по телефону с батальонами, ничего не вышло. Связь не восстановили. Судя по всему, наши бегут (отступают). Появляются возбужденные связные, что-то передают и вновь исчезают. Артиллерийская и минометная пальба со стороны немцев не утихает. Степанов взволнован. Говорит, что отправляется сам в свои подразделения наводить там порядок. В блиндаже оставляет за себя Тимошенко. Быстро убегает. Тимошенко зло ему вдогонку: "От страха обосрался! Спасается!" (без комментариев - начальству виднее).Прошло немного времени после убытия Степанова. Из траншеи доносятся отдельные крики. Мы находимся глубже траншеи, кроме этого шум боя. Не все крики можно разобрать. Мат, отрывочные команды, крики: "Танки! Танки!". Последнее дошло до нас. Самое интересное, в возникшей суматохе из блиндажа как-то незаметно исчезла группа штабных офицеров из свиты командира полка. В блиндаже остались зам. командира полка Тимошенко, начальник артиллерии майор (фамилии не запомнил), делегат корпуса Левин и мы - Маховский, Проценко, я и наша радиостанция. Из оставшихся, только мы не знали, что "высота 303" - это место нашего нахождения. Узнали несколько позже. В траншее не стало слышно голосов наших вояк. Значит все уже покинули высоту.

Немцы перестали стрелять по нам, перенесли огонь вниз. Кто-нибудь из нас троих по очереди смотрели через амбразуру и видели, как скатывались вниз с горы сильно поредевшие остатки нашего полка. Наблюдали разрывы немецких снарядов за Молочной (повидимому, стреляли по нашим огневым позициям и тыловым подразделениям). По бегущим с высоты и успевшим сбежать с нее солдатам, немцы не могли вести прицельный огонь - гора закрывала, поэтому там изредка рвались мины, выпущенные наугад. Вдруг до нашего слуха доносится шум моторов, лязг гусениц. Танки! Очко взыграло! Страшно Но бежать-то уже поздно, да и кто в такой "компании" будет "праздновать" труса. Стыдно в этом быть первым, да и пулю "для пресечения паники", запросто можно было схлопотать. Преобладало в той ситуации все же первое - стыд. Грохот над нами, потолок трясется, сквозь бревна наката - струйки песка. Над нами, на крыше нашего блиндажа, немецкий танк. Стреляет из своей пушки. Крыша от каждого выстрела вздрагивает, сильнее сыплется песок. Все как-то сжались в ожидании развития событий. Мелькнула мысль: на крыше шест с антенной! Немцы сейчас увидят и поймут, кто здесь может находиться с радиостанцией, и всем нам конец! Вспомнил! Нет там никакого шеста! Поленились вылезать из блиндажа и антенну через амбразуру выбросили по земле. Связь установили.и успокоились. Может не полезут в блиндаж? Еще до того, как наши покинули высоту, Тимошенко произвел в блиндаже некоторую подготовку на случай встречи с немцами. Предложил подготовить оружие, гранаты. Оказалось, что автомат (немецкий МР-40) только у меня, у офицеров и у Маховского - пистолеты.Гранат, наших и трофейных немецких - штук шесть ( три моих - одна "лимонка" и две немецких с длинной ручкой) Не густо. Учтена была и немецкая саперная лопата - вдруг выход будет завален? В душе настроились - в плен не сдадимся! Внешне настроились на верную смерть, а внутренне не верилось в это. Эта подсознательная вера в свое бессмертие, хотя и не снимала в критических ситуациях чувства страха, но делала его не совсем похожим на животный и не исключала активных мер предосторожности и осторожности.

Начальник артиллерии, еще до ухода Степанова, выходил на связь через нашу рацию со своими артиллерийскими подразделениями. Выяснял обстановку, давал необходимые распоряжения.Когда немецкий танк залез на наш блиндаж, он потребовал срочно установить связь с батареей противотанковых пушек. Связались быстро. На связи командир батареи. На требование немедленно из всех орудий открыть огонь по прорвавшимся танкам, в том числе и по танку на нашем блиндаже (при этом он называл не блиндаж,а высоту 303), командир батареи срывающимся и переходящим в крик голосом докладывал, что у него в батарее осталась неповрежденной всего одна пушка и из нее некому вести огонь - все расчеты выведены из строя. Майор ему в ответ:"Становись сам за наводчика, используй для обслуживания пушки любых из оставшихся на батарее людей! Действуй!" После этого приказал нам связаться с НП дивизии. Попросил установить связь с командиром дивизионного артполка (50-го). Связались. выяснил положение дел. Артполк тоже понес потери. Приказал всеми наличными средствами сосредоточить огонь на прорвавшихся немецких танках и пехоте. Уточнил, что и по высоте 303. Командир полка спрашивает: "И по вам?" Нач.артиллерии ему: "И по высоте 303!" После этого он попросил к микрофону командира дивизии. Доложил обстановку. Попросил дополнительно артиллерию и авиацию. Командир дивизии ответил, что принимаются все возможные меры для восстановления положения. На подходе резервы, подошли "понтоны"( "Катюши"), разворачиваются на позициях, ждите, сейчас будет "музыка" ( в разговорах сплошная смесь кодированной и открытой речи; начальники сами устанавливают правила ведения радиосвязи и сами же первыми их нарушают!). Действительно, только окончили связь, посыпались ракеты "Катюш", следом до нашего слуха долетел их характерный звук пуска. Чуть позже - разрывы снарядов наших орудий крупного калибра. Смотрим через амбразуру наша пехота карабкается по склону. Вроде их больше стало, чем во время отступления. Может пополнили, а может показалось, что больше? Справа, примерно в километре от нас, через проходы в противотанковом рву лезут наши танки, наверное, штук 10 - 15 Т-34. Преодолевают ров и поднимаются вверх по склону высоты ( там склон положе, чем у нас).

Прошло совсем немного времени. Наша артиллерия перенесла огонь дальше, вслед отступающим немцам. Чувствуем, что взрывы становятся тише (удаляются), да и стрельба становится все более редкой. Вскоре послышалась русская речь в траншее. Пехота наша возвратилась. Появился в блиндаже командир полка. Появились полковые телефонисты. Потянули свои провода за возвращающимися в свои окопы пехотинцами. Спало нервное напряжение.Захотелось есть и спать. Прибежал связной начальника артиллерии с двумя котелками и вещмешком с продуктами - шустрый парнишка! Майор - артиллерийский начальник, Тимошенко и Левин принялись за еду. У нас слюнки потекли. Но, майор не забыл нас. Подозвал нас троих к себе, пожал каждому из нас руки, поблагодарил за хорошую службу, назвав нас при этом "ребятками". Сказал, что не приглашает нас к котелкам - там и им троим мало. Подозвал к себе своего солдата (связного), Заглянул внутрь вещмешка, порылся там, достал две банки американской тушенки (каждая по поллитра), передает их нам, достал булку хлеба, разделил ее пополам - половину нам, половину себе. Еще порылся. Достает кулек, заглянул в него и отдал его тоже нам. В кульке были конфеты - простые "подушечки", но и они для нас на фронте были большой редкостью. Пожелал "приятного аппетита", еще раз пожал нам руки и снова поблагодарил за хорошую работу. Все это с его стороны было проделано с неподдельной искренностью. Такое случается очень редко и поэтому запомнилось надолго и со всеми подробностями. .

 

Хр-098 - 099

15.07.2002

 

Таким образом, все возвратилось на свои места. Полк занял свои окопы, немцы - свои. Нас из блиндажа не гнали. Можно было, так сказать, обосноваться здесь "с ночевой". Решили оставаться. Узнали саперы, что мы собрались уходить из их землянки. Стали уговаривать остаться у них. Привыкли к нам, а еще пуще - к ежевечернему радио. Остались у саперов.

На полковом НП жизнь текла без особых потрясений. Телефонная связь во все концы была восстановлена работала без сбоев. Правда телефонистам было трудновато. В предыдущей операции у них выбыло убитыми и ранеными человек 10 - 12. Новые пополнения не поступали. Ребята работали почти с двойной нагрузкой. Вообще - жизнь полковых, батальонных и ротных телефонистов в боевой обстановке и трудна и опасна. В то время, как пехота во время обстрелов старается укрыться, у телефонистов, наоборот, начинается самая горячая работа по восстановлению повреждаемой взрывами связи, вне укрытий. Работа их достойна самого высокого уважения. Была середина октября 1943г. На нашем участке шли, так сказать, "бои местного значения". Вяло постреливала и наша и немецкая артиллерия. Получив очередное пополнение, полк делал попытки провать оборону немцев. Ожидалось, что немцы вот-вот побегут сами. Наши войска на других фронтах наступали и приближались к Днепру. Но пока немцы сидели в своих окопах и атаки наших отбивали. Хотя сильных боев не происходило, потери все равно были не маленькие.

Эти дни нам приходилось периодически выходить на связь с дивизионным НП. Оттуда все время обязывали Степанова следить внимательно за действиями противника, беспокоить его, а, главное, не проворонить его отхода. Но немцы сидели крепко и вроде, бежать не собирались. Крупную операцию против немцев полк не мог провести, мало сил. Пополнения в небольших количествах поступали. А дивизионному командованию, ну очень хотелось погнать немцев! Эту информацию мы черпали из тех переговоров по радио, которые все чаще и чаще возникали между командиром дивизии и командиром полка. Однажды решили посильнее ударить по немцам. Дивизия подкинула полку резервы, организовала маленькую артподготовку, прислала роту штрафников. Удалось немцев выбить из окопов и, даже, немного погнать. При этом отличились штрафники. Каким-то образом подобрались к укрывшейся за домом "Пантерой"(танк, вроде, или самоходка, сейчас уже не помню), вскочили с гиком на корпус, подобрались к какому-то люку или лючку и швырнули внутрь танка несколько гранат. Немцы потом все же их отогнали от этого танка. Но танк все же был выведен из строя.

А дальше произошло следующее: немцы применили против нашей пехоты настильный огонь из зенитных пушек. Снаряды взрывались вблизи земли. Ко всему, они, в связи со своим назначением - поражать самолеты, давали массу мелких осколков. От этих осколков нельзя было укрыться в открытых окопах или каких других углублениях и ямках - как дождем поливали. Для нашей пехоты это было неожиданностью. Бегом, кто успел, кинулись бежать к своим окопам. Немцы засекали места, где пытались укрыться пехотинцы и туда посылали свои зенитные снаряды. Мало кому удалось уцелеть от такой стрельбы. Поднялась паника.

Вот какой случай произошел с двумя расчетами наших 82-х миллиметровых минометов. В этом бою минометчики, продвинулись на новые позиции, следуя за наступающей пехотой. С ними в это время находился начальник артиллерии полка, ст. лейтенант Шилов. Когда немцы открыли огонь из зенитных пушек и пехота побежала, побежали и минометчики и с ними Шилов. Впереди, за посадкой на их пути оказалась квадратного сечения (примерно 3х3 м. и глубиной метра 2) яма. Запрыгнули в нее. Поняли, если немцы их заметили - верная им смерть. Они видели, как гибли люди. Сидят в ожидании. Немцы продолжают вести огонь по пехоте, но их не трогают. Появилась маленькая надежда, что их не заметили. Нервное напряжение на пределе. И вдруг, не выдерживает сержант, лучший наводчик полковой роты 82-х мм минометов, любимец Шилова - нервный срыв ( на фронте такие случаи бывали, но это не трусость). Начал метаться в яме, пытаясь выскочить из нее. Не могли его удержать. Шилов мгновенно оценил обстановку. Выхватил пистолет и застрелил сержанта - ценой одной смерти спас жизнь остальных. Оставшиеся просидели в яме до наступления темноты. После этого вернулись на свои прежние позиции. Шилов прибыл на НП. Со слезами на глазах и даже всхлипывая, рассказал эту историю командиру полка. Я в это время нес в блиндаже дежурство на радиостанции и весь рассказ Шилова слышал.К поступку Шилова отнеслись с пониманием, никто не осуждал его, хотя погибшего парня очень жалели. С Шиловым я встречался в 1981г. и он не забывал того случая и продолжал переживать.

Потери от применения немцами зенитных пушек полк понес солидные. Так что в последующие дни никаких активных боевых действий не предпринимал. Прошло несколько дней после этого события с зенитными пушками. Поступали в полк маленькими порциями пополнения. Продолжали тревожить немцев. Боялись упустить начало их отхода.

В один из сеансов радиосвязи (рвали все-таки изредка немцы своими снарядами телефонную связь) новый командир дивизии ген. майор Саксеев сообщил нашему командиру полка Степанову о запланированной очередной операции против немцев, которая, в случае успеха, может подвигнуть их на участке нашей дивизии к отходу. План такой (естественно, генерал старался излагать свои соображения, максимально используя кодовые слова, иносказания и другие словесные уловки, чтобы немцы, не дай бог! не догадались, о чем разговор): в середине следующего дня в полк прибудет свежий штрафной батальон (примерно, 760 человек). Командир полка должен обеспечить его радиосвязью (Саксеев, наверное, не знал, что находившиеся в наших полках - в полковых ротах связи - радиостанции 13-Р были абсолютно неработоспособными), выделить в распоряжение штрафбата пушку ("сорокапятку", 45-ти миллиметровую) с расчетом и дать им проводника из разведроты. С наступлением темноты батальон должен скрытно выйти в тыл немецкой обороны, подготовиться к нанесению удара по немцам одновременно с ударом полка. Для этого и нужна радиосвязь. Командир полка пытался что-то возразить комдиву. Не был уверен, что батальон (все-таки почти 800 человек) может незамеченным передвигаться в тылу у немцев.Совсем не исключено, что немцы его обнаружат и тогда штрафбат вряд ли уцелеет. Комдив ему сказал, что допускает уничтожение его в тылу - поэтому и направляется туда штрафбат. Так что пусть Степанова не беспокоит судьба штрафбата, ему надо стремиться всеми силами успешно выполнить поставленную задачу. Если что и произойдет не по вине полка, все равно эта операция заставит немцев сильно поволноваться. Далее Саксеев сказал, что письменный приказ на проведение операции в полк уже отправлен.

Чувствуем, Степанову кроме нас некого отправлять со штрафбатом. Но он не имеет права распоряжаться нами без согласия нашего дивизионного начальства, прежде всего - начальника связи дивизии майора Рассадина. А он, если ему известно куда и с какими целями направляется штрафбат, вряд ли разрешит посылать туда дивизионных радистов по двум причинам: и персонал и радиостанция крайне дефицитны и пускай полк обходится в выполнении своих задач своими силами. Так думали мы, правда, не очень надеясь, что нас не пошлют. А вышло все просто. Командир полка не стал обращаться в дивизию, а приказал нам по прибытии штрафбата явиться в распоряжение его командира. Как известно, в армии приказы вышестоящих начальников не обсуждаются, а немедленно выполняются.

Прибыл где-то уже к вечеру этот самый штрафной батальон. Разместили его в траншеях. Шум, гам, матерки. Вольница!, хотя и чувствуются определенные рамки. Командир батальона, старший лейтенант, ниже среднего роста, с черными казацкими усами, подвижен. По характеру речи - похоже из учителей. Он и, повидимому адьютант батальона (нач. штаба батальона), что-то оживленно обсуждают со Степановым. Видно, комбат уже знает о задаче, поставленной его батальону. Мы со своей радиостанцией сидим здесь же в блиндаже. Степанов показал комбату на нас. Ст. лейтенант подошел к нам, поздорововался с нами, при этом назвал нас "ребятками", что расположило к нему. Поинтересовался, знаем ли мы свою задачу. Не думая, ответили (вернее отвечал Маховский, а мы с Петром согласно кивали головами - субординация, все же!), что знаем. "Не думая" я написал потому, что в горячке никто из тех, кому надо было думать, не подумали, а с кем мы будем держать связь? Она нужна будет полку, а не дивизии. Штрафбат по радио должен будет сообщить в полк о его выходе на исходные позиции. По радио должен будет передан сигнал к атаке. А в полку, если бы его радиостанции и были в рабочем состоянии, все равно с нами они работать не смогли бы, у них другой частотный диапазон - УКВ. Вот так-то! Нам, что об этом не подумали, может и простительно, печалила дальнейшая судба. А вот начальство... Во время одной из встреч со Степановым, вспоминая об эпопее со штрафбатом, я его спросил, а как он думал связываться со штрафбатом, ведь в полку не было подходящей радиостанции. "А правда, как? Я тогда об этом и не подумал!", вот его ответ.

С наступлением темноты штрафбат, ведомый двумя разведчиками, двинулся в путь. В тыл к немцам. Перед выступлением был проведен инструктаж. Предупредили о соблюдении тишины на марше. Категорически было запрещено курение, ну, и давались другие инструкции, касающиеся уже боевых действий. Впереди - два полковых разведика. Следом комбат. Мы рядом. Дальше следуют роты со своими командирами. Ну, я не буду подробно расписывать в каком порядке двигался батальон. Это нас совсем не интересвало. Думали о предстоящем, чем все это кончится. Да и темно было. Прошли порядочно. По каким-то кустарникам продирались, спотыкались на каких-то кочках. Залазили в какие-то лощинки и овражки, вылазили из них. В конце-концов куда-то пришли. Батальон остановился. Командиры и разведчики собрались в кучу и что-то шепотом обсуждают. Мы повалились на землю. Устали. Командиры тихо растворились в темноте. Разведчики, повидимому, выполнив свою задачу, подались в полк. К нам подполз связной комбата и сказал, чтобы мы шли к нему. Подошли. Комбат сидит около какой-то ямки, которую своими саперными лопатками расширяют два солдата. Комбат объясняет, что тут будет его командный пункт. Сейчас телефонисты наладят связь с ротами. Как только батальон будет готов, будем связываться с полком. Не знаю, не помню, дошло ли до нас, что с полком- то мы не сможем связатся, только, разве, с дивизией.

Тут вдруг в небо взметнулись ракеты. Много ракет. Немецких. И сразу - шквал минометного огня. Накрыли батальон. Буквально, на второй - третьей секунде одна мина почти у самого нашего окопа разорвалась. Мы еще до этого залезли в окоп. Места в нем было мало, поэтому только приемо-передатчик Маховский затащил в окоп. Упаковка питания осталась наверху. Только пришли в себя от взрыва, я высунулся из окопа, хотел забрать упаковку питания. Нащупал груду развороченного железа, смоченного щелочным электролитом из разбитой аккумуляторной батареи.

Немцы продолжают вести ураганный минометный огонь по расположению батальона. Сквозь звуки взрывов слышатся крики раненных. Немцы не жалеют ракет. В их свете видны мечущиеся люди. Разгром полный. Комбат знает, что наша радиостанция выведена из строя. Видно, подумав, решил нас отправить в полк. "ребятки,- говорит - вы мне больше не нужны. Вы не штрафники и незачем вам здесь оставаться", показал нам рукой, в каком направлении двигаться. Попросил, чтобы, если выйдем к своим, рассказали что здесь случилось. Даже не попрощались в этой суматохе. Разбитую и залитую электролитом упаковку питания не стали брать. Самим бы живыми выбраться! Побежали.Падали при взрывах или влетая в какую-нибудь ямку, вскакивали и снова бежали. Исцарапались. Не помнили тогда, как выбрались из этого пекла. Кроме нас троих из батальона вышли 12 (цифра точная!) солдат-штрафников. Не открой немцы по нам огонь и не выведи из строя нашу рацию, неизвестно, как бы мы выкручивались со связью?

 

Хр100

16.07.2002

 

Уцелевшие 12 солдат-штрафников были зачислены Степановым в полк с присвоением им гвардейского звания и все были награждены медалями "За отвагу". О том, что командир полка, без разрешения дивизионного начальства, посылал нас со штрафным батальоном в немецкий тыл, наш командир роты узнал от нас, когда мы прибыли в роту за новой, взамен разбитой и по этой причине оставленной в тылу у немцев, упаковки питания. Командир роты даже не поинтересовался, как мы выходили к своим после разгрома штрафбата (в дивизии уже было известно об этом), а набросился с криками и угрозами при первой же возможности отправить нас в штрафбат, за то, мол, что бросили на поле боя ценное боевое имущество. Это он об разбитой упаковке питания. Короче говоря, крик был великий. За ротным подключился наш взводный Озерский. Шавка! Как мы его ненавидели! Интересно было бы посмотреть, как бы поступили на нашем месте сами эти крикуны! Об Озерском я еще напишу. Вот так-то! Командир полка наградил штрафников медалями и зачислил в гвардейцы, а наши командиры (ротные) обругали нас, да еще пригрозили штрафной. Ну, что бы там не было, деваться начальству было некуда, нашли и вручили нам исправную и укомплектованную упаковку питания и мы отправились в полк. Прибыли. Доложились. Забрались в блиндаж на свое старое место. Один остался дежурить - Петя (его очередь была). Мы с Маховским пошли в землянку к саперам - устраиваться. После последних боев рация наша из блиндажа не забиралась и каждый из нас по очереди ходил туда дежурить.

Прошло несколько дней после неудачной операции со штрафбатом. Редкая стрельба с обеих сторон. Тишина и покой. В одну из ночей в немецком тылу за горизонтом появились медленно пульсирующие красноватые зарева. Что-то горит. Скорее всего, немцы перед своим отходом начинают жечь сельские дома. Мы уже знали от жителей, что перед своим отходом немцы расстреливали скот и не подпускали к нему хозяев, пока этот скот не распухнет от разложения. Самих жителей принуждают отходить вместе с ними. Жители разбегаются, стараются прятаться. Немцы иногда для острастки дают несколько пулеметных очередей по местам, где по их предположениям могут прятаться жители. Бывают при этом и убитые и раненые среди жителей. Покинутые жителями дома поджигаются. Чаще всего поджигают соломенные крыши. А под этими крышами (на чердаках) хранились запасы зерна, спрятанные от немцев. Естественно, зерно сгорало. И оставшиеся жители на зиму оставались без скота, без жилья, без пищи. Такие картинки нам приходилось при наступлении наблюдать очень часто.

Однажды, (где-то в р-не Мелитополя) в огромном, утопающем в садах, с убитыми и уже распухшими коровами на выгоне и хатами со сгоревшими крышами, селе наши полковые разведчики поймали не успевших далеко убежать двух немцев. Когда их вели по селу к штабу полка, жители (в основном, женщины) узнали в них тех, кто поджигал их хаты.

 

Хр-101

17.07.2002

 

Толпа разъяренных женщин окружила разведчиков. Выкрикивали ругательства и угрозы в адрес пленных. Пытались наносить им удары. Разведчики с трудом сдерживали агрессивно настроенных женщин. В конце концов не выдержали и отдали им пленных на растерзание. Бабы, повалив обезумевших от страха немцев на землю, начали их топтать ногами. Те вначале кричали, потом затихли. Полумертвых от побоев их подтащили к большому ореховому дереву. Принесли веревки, сделали петли, накинули на шеи пленников. Перебросив свободные концы веревок через толстые сучья, подтянули их в висячее положение, подержали некоторое время на весу. Убедившись, что немцы уже мертвые, освободили концы веревок и те упали на землю. Все это происходило на наших глазах. Никто не вмешался. В войну даже мирные жители становились в определенных обстоятельствах сверх меры жестокими. Человеческая жизнь ничего не стоила, ни своя, ни обидчика.

Итак, на горизонте (на западе) зарева пожаров. На НП разговоры об долгожданном отходе немцев. Командир полка по телефону разговаривает с командиром дивизии. Судя по словам, произносимым Степановым в трубку телефона, разговор идет о переходе дивизии в наступление.

Утром наш полк двинулся вслед за отходящим противником. Впереди нас действовали подвижные группы, состоявшие из танков, мотопехоты, реактивных минометов ("катюш") и артиллерийских систем на мехтяге (автомобили "Додж 3/4, Студебеккеры; иногда замечались в качестве тягачей и Виллисы с 50-ти мм противотанковыми пушками). Вот они-то и вступали в боевые контакты с немцами. А пехота двигалась примерно на расстоянии дневного перехода (пешком не очень-то разгонишься!). Издали, иногда, до нас долетали звуки стрельбы, но далеко впереди. Результатами стычек подвижных групп, были сгоревшие немецкие танки, разбитые артиллерийские орудия, автомашины, повозки, трупы людей и лошадей т.д. Изредка попадалась и наша разбитая техника. Так же, далеко впереди действовала авиация (преимущественно наша).

Рядом с нами двигались пешим порядком наши кавалерийские части (корпус Плиева или Кириченко). Я ни разу не видел, чтобы эти конники двигались на конях. За исключением небольшого количества офицеров, сидевших в седле, основная масса передвигалась "на своих двоих", ведя на поводу за собой коня (скорее, одра - кормить-то их было нечем). Воевали они, как обычная пехота, на земле. Коней при этом коноводы отводили в ближний тыл, в какую-нибудь лощину или долину. Скопление этих несчастных животных всегда представляло лакомую цель для немецкой авиации. Та, если обнаруживала, бомбила нещадно. Непонятно, зачем сохраняли абсолютно бесполезные в то время кавалерийские части? На утеху Буденному, что-ли?

К вечеру вошли в огромное и красивое село, сплошь в фруктовых деревьях с чудным названием - Терпение. Там был непродолжительный отдых. Видно, немцы остановились. После отдыха двинулись дальше. Вроде бы в направлении на Федоровку. Но в село не заходили, пошли дальше. Мы с радиостанцией двигались недалеко от командира полка. На привалах бежали к нему. Разворачивали радиостанцию и командир докладывал командиру дивизии о местонахождении полка, его состоянии. Привалы в основном делались через час марша, по десять минут. Все падали на землю и пытались даже заснуть на это время. Сильно уставали. Только нам, радистам, не удавалось отдохнуть на привале - давали связь, и командиру полка. Но ему было легче, он двигался на марше верхом на коне.

О составе полка, после перехода в наступление. Помню по одной из сводок, которую передавал в дивизию перед началом марша. Двадцать "активных штыков" - это осталось от трех стрелковых батальонов! три 76-ти мм пушки на конной тяге, два ружья ПТР и один станковый пулемет. Кроме этого еще оставались рота автоматчиков, сильно поредевшая; разведрота, рота связи, саперный взвод, санрота и довольно большой конный обоз (сотни три повозок с ездовыми и их командирами).

 

Хр-102

21.07.2002

 

После Терпения двигались в направлении Днепра по степным дорогам. Немцы отходили быстро. Наши подвижные части преследовали основные силы, оставляя за собой отдельные части немцев. Возникали интересные ситуации. По одной степной дороге движется наш полк ("двадцать активных штыков" с многочисленным обозом). Параллельно нашей колонне, по другой степной дороге,правее нас, на расстоянии около километра, движется другая колонна. У них кроме пехоты было несколько пушек на конной тяге и один танк. Колонна двигалась, как и наша, с пешеходной скоростью. Танк, то двигался от хвоста колонны к ее голове, то снова к хвосту, то останавливался, приноравливаясь к небольшой скорости движения основной колонны.

Сзади и левее нас, по другой дороге, тоже двигалась какая-то часть (похоже на какой-то штаб) на автомобилях . От их колонны отделилась полуторка ГАЗ-АА с будкой, может это была радиостанция, может ремонтная летучка, а может что другое. Пересекла нашу дорогу в хвосте нашей колонны и продолжала движение по направлению к колонне, которую сопровождал танк. Из простого любопытства наблюдаем за этой полуторкой. Подъезжает почти вплотную. Вдруг останавливается, к ней приближается танк (по размерам небольшой, как Т-60). Машина трогается с места, резко разворачивается и с наростающей скоростью движется в направлении на нашу колонну. Танк выстрелил в нее из пушки. Машина, успев отъехать всего несколько десятков метров, загорелась и остановилась. Из нее выскочил один человек и побежал в нашу сторону. В колонне поднялась стрельба, человек упал и больше не поднимался. Мы сразу сообразили, что это была немецкая колонна. Немцы тоже сообразили, что параллельно им движется "противник".

И мы ускорили свое движение - впереди, примерно в сотне метров, наша дорога переходила в улицу села. Немцы, вроде бы, по своей дороге должны были пройти правее села. Интересоваться этим было некогда. Вошли в село, начали рассредотачиваться, готовиться к обороне. Командир полка со своей свитой и мы около него, расположились на входе села, во дворе хорошей хаты. Пушки, "двадцать активных штыков" (от Молочной еще не пополнялись), автоматчики, где-то впереди занимали оборону. За ними побежали связисты со своими катушками. Куда-то вперед командир отправил своих разведчиков. В общем началась кипучая деятельность.

Нам было приказано быстро установить связь с командиром дивизии. Установили. Степанов докладывает о случившемся. Из дивизии передают, что в тылу наших войск выходят из окружения еще несколько мелких подразделений противника с артиллерией и танками. Точное их местонахождение не установлено. Нужно быть готовым к встречам с ними. Успокоили сообщением о том, что сзади нас двигаются части нашего кавалерийского корпуса и артиллерийские части поддержки. Так, что в случае чего поддержка будет обеспечена. Никто из нас, включая и наше командование, не очень верили, что немцы будут вступать с нами в бой. Им бы по-скорее добраться до своих основных сил! Однако, все мы здорово ошиблись в своих предположениях. Неожиданно, с западной стороны села начался интенсивный артобстрел расположения нашего полка. Стреляли шрапнелью. Белое облачко взрывающегося на небольшой высоте от земли снаряда - и дождь шрапнели. После недавнего обстрела нашего полка на Молочной зенитными снарядами, этот шрапнельный обстрел страха нагнал изрядно. Наши начали отступать из села. Командир полка со свитой также вынужден был выходить из него. Ситуацию усугубили истошные крики бегущих: "Танки! Танки!". Сколько их там было, никто толком не знал. Может там был всего один танк, которого мы видели перед входом в село. Может, и пушки, которые стреляли по нам, были из той же колонны немцев. А может, там встретились и другие их колонны. Я, лично, не могу ничего вразумительного сказать. События развивались столь стремительно, что мы не успели ничего толком сообразить. Я не могу даже вспомнить, как мы оказались в поле за селом. Да, кстати, немецкий артогонь не причинил полку никакого вреда, кроме страха. Видно, немцы тоже сильно нервничали.

Когда мы выскочили из села, навстречу нам двигались спешенные подразделения наших конников. С ними двигалась их артиллерия, несколько бронеавтомобилей. В месте, где мы оказались, покинув село, были какие-то заросшие травой ямы и канавы. Командир полка устроил в них свой командный пункт. Распорядился собрать все подразделения полка. Немцы нас не беспокоили. Перенесли свой артиллерийский огонь шрапнелью по конникам, выходящим на боевые позиции. Мы только наблюдали, как развертываются события. Радиостанцию мы развернули сразу, как только остановились у ям и канав. Наш командир полка сообщил командиру дивизии обстановку. Получил указание не ввязываться в идущий бой. Уничтожением прорывающихся к своим немцев будут заниматься конники - им это поручено. А мы, вроде, нарвались на этих немцев случайно. Пока мы собирались для дальнейшего движения, бой стал затихать. Мимо нас проехало несколько Студебеккеров с 76-ти или 88-ми мм пушками на прицепе. прошло немного времени и они начали стрельбу по немцам. Полк (его видимость), построившись в колонну, продолжил движение на запад, не заходя в покинутое село. Бой затих окончательно. Перед началом движения, при очередном сеансе связи с дивизией, наш Степанов получил указания о маршруте следования и полк продолжил свое движение. Наступила ночь.

Мы продолжали идти. Как всегда - час пути, 10 минут привал. Как всегда, все валятся на землю, а мы с радиостанцией бегом в голову колонны. Пока командир переговорит с дивизией, и привал кончится. Рацию за плечи и снова топаем до следующего привала. Тяжело. Ко всему земля твердая и мы сильно набивали подошвы ног. Была такая боль, что часто нельзя было ступать на всю ступню, приходилось ,буквально, идти, опираясь на пальцы ног - на "цыпочках". А,ведь, у меня за спиной, кроме вещмешка и немецкого автомата еще и упаковка питания, весом 30 кг.

 

Хр-103

29.07.2002

 

Двигались и днем и ночью, с короткими остановками для отдыха в населенных пунктах. Тяжеловато было выдерживать такой темп движения, но, вроде, втянулись. А куда денешься! Ухитрялись спать на ходу. Только надо при этом за что-нибудь держаться. Например, за задний борт повозки. Или за ствол пушки. Это я о себе. Топаем ночью. Устали. Подошвы ног горят. Ко всему сильно тянет на сон. Шагаем в немногочисленной колонне полка. Кто держится за повозку и имеет возможность вздремнуть, кто старается не заснуть, двигаясь в кучке солдат, шагающих в некоем подобии строя. Я оказался рядом с нашими полковыми пушками на конной тяге. Расчеты располагались, кто верхом на конях, кто на зарядных ящиках. Так что все ехали, подремывая. Пушек в полку оставалось три. Пропустил их вперед. Видя, что пушкари дремлют и не очень следят за обстановкой, имея далеко идущие намерения, решил пока просто ухватиться за конец ствола последней пушки и посмотреть, как на это отреагируют артиллеристы. Шагаю за пушкой, держась за ее ствол. Никак не реагируют - дремлют, да и темнота мешает наблюдению. Тогда решил проехаться на стволе. Повис поперек ствола - руки и голова с верхней частью туловища свисают на одну сторону ствола, ноги с нижней частью - по другую. Не очень комфортно, но лучше, чем идти. Почти дремлю. Вдруг, резкий обжигающий удар по той части тела, которая ниже спины. В мгновение слетел со ствола и оказался со всем своим грузом на обочине дороги. После этого получил еще пинок под зад и порцию добротного мата. Это командир пушкарей (лейтенант) решил проверить, как движутся его пушки и что поделывают их расчеты. Встал сбоку и наблюдает за прохождением своих пушек. И, вдруг, пред его взором предстает задница над стволом. Как такое надругательство выдержать! Не выдержал. От души,наверное, стеганул своим кнутом! Пушки прошли, лейтенант тоже. Я кое-как поднялся. Боль жуткая. До крови рассек мой многострадальный зад (то в него через лопатку попал немецкий снайпер, то обжег бензином в подбитом штурмовике, а если продолжить дальше во времени, то 19 марта 1974 г. получил в то же место 12 осколков от взрыва усиленного электродетонатора). Надо идти. Ухватился за борт подвернувшейся повозки (за нее уже держались двое). Не знаю, что было бы со мною дальше. Идти было очень тяжело - боль страшная. На счастье вошли в село и полк расположился на длительный привал. Простояли в этом селе остаток ночи и часть дня. Ребята достали у санитаров йод и немного смазали мою "рану".(место такое, что повязку нельзя было наложить - не держалась).

В эту же ночь еще один трагикомичный случай. Командир расчета такой же радиостанции, но другого (72-го) полка, сержант Лось с приемо-передатчиком (12 кг) за спиной, тоже спал на ходу. Случайно отцепился от повозки, за которую держался, и не проснувшись, продолжал шагать, отклоняясь в сторону (эффект правой ноги). Шагать можно было без особых помех - таврические степи, ровные как стол (это недалеко от Аскании Новы). Прошагав некоторое время, он споткнулся, попав ногой в ямку. Проснулся. Кругом темнота и никого вокруг. Окончательно проснувшись, услышал слабый шум вдалеке. Это двигался наш полк. Двинулся на шум - и вышел на нас. Был сильно удивлен, а еще сильней запереживал: ведь его полк остался без связи с дивизией. Это произошло несколько раньше моей печально окончившейся езды на пушечном стволе. На первом же привале, после появления у нас Лося, мы при связи с дивизией сообщили о нем. Нам ответили, что почти рядом с 72-м полком движется 70-й и через него постараются сообщить о случившемся в 72-й полк. Поскольку полки двигались параллельными колоннами и близко друг от друга, все кончилось для Лося благополучно. Как только рассвело, он отправился в свой полк.

Днем наш полк двинулся дальше. У меня еще побаливал зад, но двигаться, хотя и с трудом, можно было. Ко всему ребята договорились с нашими друзьями - полковыми саперами и они периодически подсаживали меня на свою перегруженную повозку. Так что я и шел и ехал. К вечеру вроде разошелся.

Ближе к вечеру, перед заходом солнца впереди нас, судя по поднимающейся на горизонте стене сизого дыма от разрывов снарядов и бомб, завязывался серьезный бой наших подвижных групп с немцами. Войск не было видно - все происходило за горизонтом. Слышна была артиллерийская канонада, звуки взрывов и были видны большие группы немецких пикирующих бомбардировщиков, непрерывно кого-то бомбящих. Мы двигались в направлении этого боя. Сочувствуя нашим подвижным группам, встретившим такое ожесточенное сопротивление немцев, одновременно в душе радовались, что нас там нет. Но, если бой еще продлится, и нам тоже достанется "повоевать".

 

Хр-104

30.07.2002

 

С наступлением темноты бой впереди нас прекратился. Прошли в темноте около часа. Вошли в село. Крутимся со своей рацией около командира полка. Может понадобимся. Кроме этого надо дождаться, когда он разместится со своим штабом. Если в эту же хату нам втиснуться не удастся, будем искать для себя место где-то поблизости. Командир устроился. Нам там места не оказалось. Пошли устраиваться. Первая попавшаяся хата. Стучимся в дверь. Голос хозяйки. Спрашиваем: "солдаты есть?". Отвечает, что есть. Просим пустить и нас. После некоторых раздумий пускает. Проходим в темноте сени. Входим в комнату. На столе горит немецкая плошка.

Не успели и шага сделать от порога, в полутьме с пола вскакивают вояки в какой-то непонятной форме и с криками (радостными) на не очень понятном языке, бросаются на нас и начинают обнимать, продолжая что-то выкрикивать. Мы опешили от неожиданности. Единственное оружие - мой трофейный автомат. Но он за спиной и при таком бешенном натиске оказался заблокированным. Положение разрядила хозяйка: "Это чехи. Они немцев погнали. А теперь вас ждут". Пока она закончила говорить, мы уже сами поняли. Объятия перешли в пожимание рук, взаимные похлопывания по спинам. Пытались наладить разговор. О сне уже не думали.

Поняли, что их бригада только что прибыла на фронт в помощь немцам. Выдвинулись навстречу наступающим нашим войскам. Во главе со своим командиром (вроде, генералом), развернулись на 180 градусов и начали лупить немцев. Вечером, когда впереди нас завязался бой, это не наши подвижные группы вели его с немцами, а чешская бригада. Наша подвижная группа присоединилась к чехам немного позже. В конце-концов немцы бежали, наша подвижная группа продолжила их преследование, а чехи, выйдя из боя, разместились в селе. Тут их командование решило дожидаться подхода наших основных сил.

Оказывается, такое "братание" чехов происходило эту ночь во всех хатах, где расположился наш полк. Так что ночь для всех прошла без сна. Чехи дарили нам на память портсигары, зажигалки, авторучки и другие мелкие вещички. К сожалению, мы не могли им что-нибудь в ответ предложить - ничего стоящего у нас не оказалось. Мне (некурящему) достался портсигар и приглашение после войны приехать в гости. В город Пльзень. Лишь под утро нас стало тянуть на сон. Но ничего не вышло. Вызвали с радиостанцией к командиру полка. Связались с дивизией. Там, оказывается, было все известно о переходе чехов на нашу сторону. Командир полка сообщил командиру дивизии о желании чехов в полном составе отправиться к генералу Свободе. Командир дивизии дал указание не считать чехов военнопленными. Разрешить им двигаться в наш тыл и для этого выделить сопровождающих.

Утром около нашего штаба образовалось что-то вроде гражданской массовки. Гул голосов на русском и на чешском, ржание лошадей (у чехов была масса повозок, разного назначения и, соответственно, разных конструкций; были, например, даже двуколки для разматывания телефонного кабеля). Командир полка через переводчика (нашелся такой у чехов) беседует с командиром чешской бригады. Их окружают наши и чешские офицеры. Тут же мы со своей радиостанцией. В разных местах кучки говорящих что-то и жестикулирующих наших и чешских солдат. Настроение у всех приподнятое. Командир бригады в конце разговора попросил нашего командира полка произвести приемку по акту всех материальных ценностей от его бригады. Наш ответил коротко: "На хрена это нужно!? Берите с собой кухни и отправляйтесь в тыл, дорогу покажет наш сопровождающий". Чех был удивлен таким пренебрежением к приемке имущества, но ничего не сказал на этот счет.

Чехи быстро построились в колонны, с песнями и с дымящимися кухнями двинулись в наш тыл. Нам остались их повозки с различными грузами, кони и куча разнообразного оружия. Большая часть грузов была оставлена под присмотр выделенных хозяйственников (видно, для передачи тылам дивизии). Разобрали гранаты, кое-кому понравились шкодовские ручные пулеметы - взяли себе (а запастись патронами для них забыли, поэтому через некоторое время пулеметы были брошены), набрали осветительных ракет различных цветов и с парашютиками (быстро их, ради баловства, расстреляли). Самое главное приобретение - кони и повозки. Весь полк разместился на повозках. Повозок всем не хватило, пришлось "позаимствовать" на оказавшемся в селе скотном дворе здоровенные арбы (в которые запрягали раньше волов). Такая арба досталась одному из взводов полковой роты связи, и нам троим с радиостанцией там было предоставлено место. Так что полк далее продолжил свой путь на конях. Двигались без часовых привалов. Останавливались только из-за коней (кормежка, водопой и т.п.). От такого способа передвижения случалось много разных приключений.

 

Хр-105

31.07.2002

 

Кому-то надо было управлять лошадьми. В нашу арбу было впряжено два коня. В начале движения их надо было запрягать, затем - сидеть на возжах, периодически кормить и поить, при длительных остановках - выпрягать и караулить, чтобы какой-нибудь "растяпа" не увел (украл) их. Работы много и не каждый с ней может справиться. Трудно было найти "специалиста" по уходу за лошадьми. Найденные предпочитали, в своем большинстве, уклониться от дополнительной нагрузки в пользу ничего-не-делания (типичное солдатское "сачкование"); но в армии могут и заставить. Так что эта сторона обслуживания была отрегулирована (методом "кнута и пряника"). "Рулить" (манипулировать возжами, кнутом и собственной глоткой), желающих вначале хватало. Но постепенно круг их сильно сократился. И тут нашелся выход - в нашу арбу пересел из развалившейся "персональной" двуколки командир взвода, цыган по национальности и потому - природный конелюб, лейтенант Кобзарь.Ситуация резко поправилась. Кобзарь "правит". Мы, удобно расположившись на подстилке из сена, дремлем или водим неторопливые беседы. В арбе нас человек 8 - 9. Тесновато, но терпимо.

Днем въезжаем в село (вроде, Ново-Киевка). Движемся по центральной улице. Впереди колонны - командир полка верхом на лошади, вокруг него небольшая свита верховых. Далее - повозки с людьми. Между ними и по бокам одиночки - любители верховой езды. Вдруг откуда-то справа от колонны короткая автоматная очередь. Падают на землю всадник и лошадь (пули попали в нее). Крики, суматоха. Полк останавливается. В сторону, откуда прозвучала автоматная очередь, бросились несколько человек - разведчики и автоматчики. Тут же еще несколько вооруженных групп по команде начальства начали прочесывание села по обеим сторонам дороги. Наша арба находилась в середине колонны. Колонна в длину была небольшой. Обозы полка тянулись где-то сзади полка. Артиллеристы (три пушки) двигались вне основной колонны, не далеко от нее и параллельно ей.

Мы оставались в арбе. Нас никто не тревожил. Прошло некоторое время. Некоторые солдаты из тех, кто был послан на прочесывание, возвращаются, ведя каких-то людей в полувоенной форме. Некоторые несут в руках банки и коробки. У кого свободная рука, на ходу что-то запихивают в рот, жуют. Трофеи! Некоторые солдаты из нашей арбы спрыгивают на землю и - бегом вглубь села. За трофеями! Обмениваемся взглядами. Маховский дает согласие. Соскакиваю на землю. Перед этим заметил на пригорке, метрах в150, добротную хату. Есть вероятность чем-нибудь в ней поживиться. Так же приметил, что в ее сторону пока никто из наших не направляется. Нужно быстро бежать туда, пока не опередили. Опыт в такого рода "операциях" у нас был неплохой. Добежал первым. Никого из наших поблизости нет.

Вскакиваю внутрь дома. И остолбенел! В помещении три здоровых лба у открытого сундука пытаются переодеться в гражданскую форму. Наполовину уже успели. Метрах в двух от них, в углу три их немецких карабина, прислоненные к стене. Мой автомат не на груди, а за спиной. Кто успеет первым применить оружие, тот и победит! Встреча, похоже, и для этих троих явилась полной неожиданностью. Мысли работают стремительно, ведь опасность смертельная. Один из троих начал движение в мою сторону с возгласом: "Браток, мы свои! (в немецкой-то форме, "власовцы")" Я не знаю, как это получилось, но совсем неожиданно завопил во всю глотку: "Иван, прикрой окно, остальные - ко мне!" Власовцы опешили. Я мгновенно перевел свой автомат в боевое положение. Направляю его на них и командую (все это не осознанно): "Руки вверх! Быстро в угол!". Руки подняли и в угол, подальше от своих карабинов, переместились. Тут уж я стал командовать спокойно. Они тоже немного очухались, начали уговаривать меня, чтобы я их отпустил. Правда, начали понимать, что я их не отпущу. Смирились. Все время держа их под прицелом, вывел из хаты и погнал в направлении нашей колонны. Спешил сдать их и повторить попытку поиска "трофеев". Привел. Там уже находилась довольно большая группа "власовцев". Охраняли их несколько человек. Я быстро впихнул своих в группу и опять бегом вглубь села. Конечно, нигде не поспел. Нашел несколько поломанных плиток шоколада (немецкое название - "шока-кол", выдавали немецким солдатам как тоник). Принес. Был обруган (для порядка), что ничего не достал.

Закончив прочесывание, полк двинулся дальше. Пленных власовцев вели в конце колонны. Выходим из села. Вдруг в нашу сторону на большой скорости направилась крытая автомашина. Определили - Опель. Сильно не насторожились. У нас трофейные автомашины не были редкостью. Машина приблизилась метров на 50 - 70. Остановилась. Потом, сделав поспешно разворот, быстро начала удаляться. Сообразили -немец! Началась запоздалая и суматошная стрельба из автоматов и карабинов ей вдогонку. Машина ушла.

Да, забыл. Вместе с поломанными несколькими плитками шоколада я принес с собой литровую стеклянную бутылку, снаружи покрытую алюминиевой фольгой и красиво разукрашенную и с надписью (на немецком, естественно): "Моторен Олай". Это я уже настолько отошел от нервной перегрузки от встречи с власовцами, что мог немного и пошутить. Дня за два до того, как мы заделались "конным полком", один из телефонистов - рядовой Борис Розендорф - нашел несколько таких бутылок (9 штук). Принял их содержимое за вино, засунул в свой вещмешок и тащил их (а еще телефонный аппарат, катушку с проводом, карабин и другую "мелочь") целый переход (километров 60). На большом привале извлек бутылки и начал хвалиться, какое немецкое вино он раздобыл! Знатоки ему разъяснили, что это за вино, с надписью "Моторен Олай". У парня после этого даже слезы на глазах выступили. Так вот, своей бутылкой я решил напомнить Борису о его промашке. Чуть у нас с ним драка не произошла. Развели. (В сентябре 1981г. на одной из встреч однополчан мы с ним встретились. Повспоминали. Вспомнили и эти бутылки. Посмеялись. В течение всей встречи были вместе. Последнее время он жил в Ташкенте. Любитель-змеелов (помимо основной деятельности - руководителя автопредприятия). Впоследствии я его потерял. Не очень уверен, что он жив.).

Выйдя из села, полк продолжил свое движение на запад. Стемнело. Вперед ушли полковые разведчики. В виде арьегарда и квартиръеров. При очередной связи с дивизией, Степанов доложил генералу о происшествии в селе и захвате в плен 82-х власовцев. Из дальнейших переговоров поняли, что двигаться будем всю ночь, до рассвета. Моя очередь дежурить на радиостанции утром. Поэтому я постарался устроиться поудобнее и до утра поспать.

 

Хр-106

01.08.2002

 

Перед рассветом полк въехал в село (названия и тогда не знал). Ребята будят меня - надо нести радиостанцию в хату, где разместился командир полка со штабом. В первой комнате разместились телефонисты, связные (в качестве посыльных) и другая мелкота. В следующей - командир полка и штабные офицеры. Мы развернули свою рацию в первой комнате, рядом с телефонистами. Протащил через дырку в окне длинный отрезок телефонного провода с большой гайкой на конце (наш суррогат антенны) и с улицы перебросил провод через крышу дома. Вышли на связь с радистами штаба дивизии. Маховский и Проценко ушли досыпать, а я заступил на дежурство. Приносят из другой комнаты сводку о событиях за прошедшую ночь. Ничего необычного - каждый день такие приходится передавать в дивизию. Но тут какая- то необычная сводка. Читаю, перед тем как передать в эфир и удивляюсь написанному: полк наш, якобы, в прошедшую ночь вступил в бой с отступавшей группой немецких войск СС. Захвачены два бронетранспортера и взяты в плен 300 эссэсовцев с оружием и боеприпасами. Потери с нашей стороны - два убитых (разведчики) и сколько-то раненых (не помню, сколько, но не много). Подумал вслух: вот как создаются победные сводки! Тут уже были удивлены все присутствующие в комнате. Знают, что я свой радист и вроде бы ночью не мог никуда из полка подеваться. Но все же интересуются, где я был этой ночью, если так удивляюсь содержанию сводки? Кто-то даже поинтересовался, не контузило ли меня и не отшибло ли у меня в связи с контузией память? Ничего не могу понять, был всю ночь с полком, а боя и не слышал и не видел. Чудеса!

Сводку передал. Поверил большинству, что бой был. Через час меня сменил Петя Проценко. Прихожу в дом, где остановился наш "экипаж" с арбой. Прошу рассказать, что произошло ночью и почему я ничего об этом не знаю? Бой действительно был. Но, какой-то суматошный. В темноте столкнулись с какой-то колонной, пересекавшей дорогу, по которой двигался наш полк. Как обычно бывало, при встречах с незнакомыми (но своими) частями, между ними начинается перекличка. Ищут земляков. И тут произошло такое же. Но из незнакомой колонны послышались выкрики на немецком языке. И у нас и у них (немцев) началась паника, беспорядочная стрельба. Наши кони испугались и понесли. Ребята повыпрыгивали из арбы. Маховский говорит, что до сих пор не может понять, как вытащил из-под меня мой автомат и не сообразил разбудить меня. Никто из наших толком так и не смогли объяснить мне (да и себе тоже), как прекратился этот "бой", как произошла сдача немцев в плен. Главное событие происходило в голове колонны. Там действовали автоматчики и два взвода разведчиков (один взвод двигался в авангарде). Пассажиры нашей арбы отбежали немного в сторону от дороги и там залегли. Вышли к полку, когда все затихло. Немцы, вроде бы сами предложили свою сдачу в плен. А вот насчет бронетранспортеров... Не видели и не слышали ничего о них. Но от комментариев воздержались. Двое погибших и раненые - разведчики из авангарда. Они тоже в темноте столкнулись с группой отступавших немцев. Там результаты боя оказались более печальными. Пленных собрали в кучу и под охраной автоматчиков оставили на месте, дожидаться подхода полковых тылов, с которыми двигались и взятые в плен накануне днем власовцы. Арбу с конями наши нашли метрах в 200 - 300 от места стычки. Маховский очень переживал о радиостанции - не случилось ли чего с ней? Наш ротный второй раз наверняка не простит наше разгильдяйство (первый раз - штрафбат и оставление нами разбитой упаковки питания). Обо мне подумали, что я убит. Были страшно удивлены, увидев меня спящим и вроде бы невредимым.Обрадовались, что рация уцелела. Вот так! Проспал такие события! Вообще-то меня и потом не раз спасал от всяких стрессов мой крепкий сон.

Немного позже узнали, что всех плененных власовцев (82 человека) конвой по своей инициативе расстрелял вечером того же дня (когда их взяли в плен). Командир полка, узнав об этом, только поругал виновных и отправил их в распоряжение своей роты. Ненависть к власовцам была столь велика, что их старались в плен не брать, а если и брали, то все равно старались в живых не оставлять. Да и сами власовцы, зная нашу ненависть к ним, добровольно в плен не сдавались. Сражались до последнего. Наш случай с пленением их можно считать исключением.

Продолжили свое "наступление" днем, часа за два до захода солнца. Двигаемся по проселочной дороге. Справа от дороги кусты необычных растений.На огромном, уходящем к горизонту, ухоженном поле. Прямо у дороги вырванные с корнями растения и разбросанная шелуха от "земляных орехов" - арахиса. Необычно видеть среднеазиатские растения на украинских землях. Многие впервые видели растущий арахис. Представляли, наверное, что "орехи" растут на кустах. Не встречая их, бегом удаляются вглубь поля, где надеются встретить не обобранные еще кусты. Наши, покинув арбу, пытались тоже броситься на поиски не обобранных кустов. Кричу, чтобы не бежали, а выдергивали кусты. Кто-то еще догадался, что "орехи" находятся в земле, на корнях. Начали дергать. А на каждом корневище куча "орехов" - никак не меньше половины килограмма. Я тоже начал дергать. Выдергиваем куст, стряхиваем с корней землю и забрасываем кусты с "орехами" в арбу - создаем "запас". Попутно часть "орехов", отправляем себе в рот. Создали запас и попутно наелись, как говорится, "от пуза", до головной боли. Поедание больших количеств сырых (не жаренных) бобов арахиса, а равно, и буковых орешков, вызывает страшные головные боли. Хорошо, что мы ехали, а не шагали пешком. В лежачем положении головная боль переносилась не так тяжело. Но на оставшиеся орехи смотреть не хотелось. Скоро они были выброшены за борт.

Проехали с километр вдоль поля с арахисом. Впереди новое чудо. Хлопчатник. Кусты высотой сантиметров 70, без листьев. В верхней части кустов масса раскрывшихся коробочек с белой ватой хлопка. Проехали дальше. Узбекское село. Остановились на его окраине на ночевку.

 

Хр107

02.08.2002

 

Село по размерам не меньше украинских, обычных для этих мест. Где-то, годах в 39 - 40-х в центральных и республиканских газетах прошли публикации о необходимости использования плодородных таврических земель для выращивания более ценных культур, чем пшеница. Чаще всего упоминался хлопок. Поскольку я регулярно читал в те времена периодику, то был знаком с этими проблемами. Тогда - теоретически, а теперь и наяву встретился с их реальным воплощением. До войны - советскими властями, а во время войны - немцами.

Узбеки жили грязновато и скученно. Немцы в их селах не делали постоев. Мы тоже располагались вне домов, благо еще было тепло (вторая половина октября) и сухо. Но в дома заглядывали, посмотреть, как живут узбеки. При этом не забывали прихватить что-нибудь "на память". Мы, например, "прихватили" 3-х литровую банку свиного смальца со шкварками. Правда, он был не первой свежести - с душком, но другого не было. А перед этим нам вместо хлеба выдали муку - делай с ней, что хочешь. Вот, смальц нам пришелся кстати. Размешали в котелке муку с водой, набрали сухих стеблей травы "перекати поле" ("позаимствовали" у жителей; в этих местах в то время "перекати поле" было основным и единственным видом топлива и довольно дефицитным), развели костерок, вместо сковороды - малая саперная лопатка. Смазываем разогретую лопату смальцем, наливаем смесь воды с мукой. Тесто прилипает, блины не получаются. Мы голодны. Не ждем долго, соскребаем горячую массу с лопатки и - в рот. Горячо и липкое, и немного с душком. Заглатываем, обжигаемся, но терпим. Уж очень проголодались!

Подошла к нам молодая (лет 18 - 19-ти) узбечка, смотрит на наши мучения с "блинами". Спрашивает, не у них ли в сенях мы взяли это сало? Естественно, ответ отрицательный, хотя сало именно из этих сеней. Продолжает дальше: " Кто-то из ваших его у нас взял. Им лечили нашего дедушку. Дедушка уже умер, а сало осталось. Его есть не хорошо, оно из собаки и уже старое". А у нас рты набиты мучным суррогатом, жаренным на этом сале! Потянуло на рвоту, а выплюнуть не можем. Девчонка стоит и не отходит. Все трое разом вскочили и бегом за угол дома - освободиться от съеденного. После этого у нас пропал всякий аппетит.

Узбеки для себя пекли лепешки. У них возле каждого дома была вырыта яма в виде вертикального цилиндра, с гладкими стенками - тандыр. Предварительно ее внутренность разогревали сжиганием этого самого "перекати поля". Сформированные при помощи ладоней и деревянного чурбана лепешки очень ловкими движениями пришлепывались к нагретым стенкам и так пеклись. Пахло все это весьма ароматно. За несколько дней до этого нам выдали новое нижнее белье. Многие сохраняли его в вещмешках. В основном как надежное "платежное средство". Аппетитный дух от горячих лепешек многих подвигнул на мену, по-скольку не просматривалось других, более простых путей получения этих лепешек. За ними узбечки бдительно присматривали. Пришлось "раскошеливаться". Пошел оживленный товарообмен. Мы тоже не удержались. Один комплект белья обменяли на несколько лепешек. Прошел слушок, что узбечки при формовании лепешек руками, плюют на ладони, чтобы тесто к ним не прилипало. Потом лепешку кладут на торец чурбана, предварительно поплював и на него, задирают подол и задницей своей доформовывают лепешку и только после этого лепят ее на стенки тандыра. А мы, как и большинство других уже успели съесть свои лепешки. Второй раз попались! Но это еще не все.

Многих при посещении узбекских жилищ очень заинтересовали тонкой работы кофейники и опасные бритвы с лезвием наполовину короче, чем у обычных опасных бритв. На лезвиях - арабская вязь. Пришлось "позаимствовать" (проще говоря - спереть) эти вещи, так сказать, на память. Мы как-то не заинтересовались этими вещичками и не брали их. Переночевали на свежем воздухе, укрывшись плащпалатками. Двинулись дальше. Очередной слушок по колонне: кофейники (кувшины) узбеки используют для подмывания после посещения сортира. Бритвы же используют узбечки для бритья интимных мест. После этого дорога за нами была усеяна этими предметами. До этого при нашем продвижении на слуху было слово "Каховка", как некий ориентир. После выхода из узбекского села стали упоминаться Сиваш, Перекоп. Проходили Чаплинку, Каланчак, Чалбасы и др. Здесь наша дивизия существенно пополнилась людьми.

 

Хр-108

03.08.2002

 

Среди полкового начальства ходили слухи, что, наверное, пойдем на Крым. Мол, 51-й корпус (а за ним заинтересованно следили - им командовал бывший наш командир дивизии Кошевой) то ли уже форсирует Сиваш(и), то ли скоро будет форсировать. На Перекопе, вроде, наши ведут бои за Армянск.

В этих местах во время немецкого наступления в 1941г. много наших морских частей, повидимому отступавших от Одессы, Николаева, Херсона, были отрезаны от основных войск и многие из них были или захвачены в плен или растворились среди местного населения и, судя по всему, немцами не тревожились и немцев не тревожили. Почти все "растворившиеся" - местные или из других мест - переженились на местных женщинах и вели, судя по всему, более или менее спокойную и не голодную жизнь. Судя по тому, что у местных жителей было припрятано значительное количество флотского обмундирования (бушлаты, брюки и др), здесь оказались отрезанными и тыловые части со складами, имущество которых было в какой-то мере растащено местным населением.

Факт наличия припрятанного военного (морского) имущества мы легко установили. Искали мы, конечно, не имущество, о существовании которого не подозревали и не догадывались, а чего-нибудь съедобного из местных "деликатесов" - сало, бекмес (или бекмез) и все, что попадет кроме. Бекмесом местные жители называли густой сироп из арбузной мякоти с сушеными абрикосами (курагой). Он у них от долгого хранения превращался в сильно карамелизованную массу, которую приходилось извлекать из огромных (до 30-ти литров) стеклянных бутылей или глиняных макитр (из них легче было выковыривать сладкую массу - широкое горло, легче руку просовывать). Все равно, много извлечь не удавалось и с великим сожалением приходилось лишать себя удовольствия. Продукт был очень необычный для нас и очень вкусный, но увы, почти не извлекаемый и из-за крупности тары, в наших условиях практически не транспортабельный. Поэтому довольствовались тем, к чему привыкли и что не требовало таких усилий в доставании и "поедании".

Судя по тому, как прятались вещи и продукты, делалось это поспешно и в ожидании нашего прихода. Славяне, все же! Знали местные жители, что можно ожидать от своих "братьев-славян". Прятали не глубоко, в ямках не глубже 0,6 - 0,8 м. накрывали или листами жести или какими-нибудь полусгнившими досками. Сверху присыпали небольшим слоем земли (сантиметров 15-20). Поверху, для маскировки, имитировали помойку: сыпали золу, сухие отходы и т.п. У нас для поисков таких "захоронений" имелись (практически у каждого) щупы - шомпол от винтовки (трехлинейки), засунутый за обмотку. Если приходилось оставаться на ночевку в каком-нибудь селе, с наступлением темноты выходили на поиски. Опыт уже был такой, что находили припрятанное быстро. Определяешь подозрительное место (имитацию помойки) и протыкаешь верхний слой. Если шомпол натыкается на препятствие с характерным стуком, в ход идет лопатка и руки. Темнота, поэтому содержимое определяется на ощупь. Подходящее извлекается и быстро уносится. Иногда обнаруживается, что унесенное в темноте совсем не нужная вещь. Обидно бывает. Утром, если мы еще не покинули село, наиболее смелые бабы, обнаружив раскоп, поднимают крик. Если в каком-то селе мы останавливаемся не первыми, приходится много чего выслушивать о делах наших предшественников (явно, не благодарности за освобождение от немцев, более смелые даже отмечают порядочное поведение немцев в отличие от нас). "Что было, то было", как говорится в одной из современных передач российского радио.

На удивление много в этих местах оказалось мужского населения призывного возраста. Осевшие здесь во время отступления 41-го года морячки и местные, которых в свое время не успели мобилизовать или призвать,подросшая за время немецкой оккупации до призывного возраста молодежь. При наступающих частях были созданы полевые военкоматы, которые незамедлительно забирали всех, чей возраст подлежал призыву и мобилизации. Наш полк прямо на глазах "разбухал" от пополнения. Восстановились батальоны, роты. Некоторые мелкие подразделения (отделения, взводы) состояли, практически, полностью из односелчан и даже родственников. Не редкость когда командиром стрелкового отделения был отец, а рядовыми - его сыновья или племянники. Сплошная "семейственность". Самое же интересное,- наши полки стали похожими на партизан. Обмундировывать всех мобилизованных было не во что. Мы сами давно не получали нового обмундирования (за исключением какой-то случайной выдачи нижнего белья), ходили кто в чем. Я, например, носил немецкую куртку, под ней - немецкий пуловер. Гимнастерку, от которой остались отделившиеся рукава и воротник (остальное сгнило от пота и грязи) пришлось выбросить еще на Молочной. Оставалась замусоленная и выцветшая пилотка с зеленой звездочкой из консервной жести и дыркой от пули немецкого снайпера (пуля поразила пилотку, которая была без моей головы - еще на Миусе демонстрировал новичкам работу немецких снайперов: поднял на палке над окопом и тут же появилась дырка), штаны, которые вот-вот должны были развалиться ( не попадались мне ненадеванные немецкие штаны, ношенные мы не брали - брезговали), почти разваливающиеся американские (довольно крепкие) ботинки, которые получал еще в Медвежанке, портянки из остатков немецкого знамени (тоже почти сгнившие) и неизнашиваемые обмотки.

Так вот, мобилизованные были одеты в свою домашнюю одежду. Бывшие морячки, сохранившие свою морскую форму или взятую из запрятанных запасов, были в ней или частично в ней, а частично уже в гражданской. Местные же жители в подавляющем своем большинстве были одеты в свою, преимущественно изготовленную из своих материалов, одежду. У многих штаны были пошиты из немецких мешков (белая ткань, синяя полоса шириной сантиметра два (у некоторых располагалась вдоль штанин и выглядела наподобие генеральских лампасов), значек в виде крылышек и свастики в кружке между крылышками (почему-то чаще всего располагался на заднице). На ногах - так называемые "постолы", лапти из сыромятной кожи. За частое применеие в разговоре выражения: "ось- ось-о" (что-то наподобие "вот-вот") этих местных жителей так и прозвали -"осьосьо". У каждого за спиной довольно объемный и увесистый "сидор", набитый колбасой, салом, вареным мясом и прочими вкусностями. "Старички"с голодной завистью поглядывали на эти "сидора". И частенько обворовывали зазевавшихся, потерявших бдительность. Частенько по колонне разносился крик обобранного. Пропажа, как правило, не находилась.

На марше, почти до Днепра, двигались две параллельные колонны. В одной - войсковые подразделения, в другой, на расстоянии примерно 40-50-ти метров, матери, жены, сестры, дочери мобилизованных. Эта женская, крикливая (хохлушки!) колонна все время пыталась слиться с основной. Командование пыталось эту женскую колонну удерживать на определенном расстоянии. Удавалось с трудом. Чем дальше проходили, тем болше становилась колонна женщин. На ходу они все время перекликались со своими родственниками из основной колонны. Гомон стоял непрерывный. Идти было не скучно.

Запомнился один морячок. Типичный "жорик". С гитарой за спиной. Походка вразвалочку с пританцовыванием. Балагур. Вокруг него в строю все время стоял смех. Стал всеобщим любимцем. (в январе 44-го на Днепре под Лепетихой на глазах у многих перебежал к немцам).

Прошли мимо Сиваша, мимо Перекопа. Мы знали уже (через радиосвязь), что попытка наших войск с ходу прорваться в Крым через Сиваш и Перекоп не удалась. Был оставлен Армянск (полностью разрушенный). Действовавшие на этих направлениях наши войска перешли к обороне. Наше направление движения - Днепр.

Вечером 5 ноября вошли в г.Голая Пристань (Гопри). Идем по улице в направлении к реке (Днепру). Улица грунтовая, на нашем пути небольшой ее подъем. По выбитой колесами повозок колее текут ручейки красной жидкости. Знатоки быстро (визуально, на нюх и на вкус) определили - течет вино. Пытались набрать - не получалось. Во-первых никто не разрешил бы остановку колонны, во- вторых ощущался в вине привкус конской мочи и навоза, а это сдерживало. Позже узнали: в городе находилось большое количество виноградного вина местного производства. Немцы не могли его вывезти - не было у них на это времени. Поэтому они почти все бочки во многих местах прострелили. Ждать, пока из них все вино вытечет, немцы не могли - приближались наши войска и надо было срочно переправляться на правую сторону Днепра. Расторопные жители не растерялись. Быстро растащили по своим домам уцелевшие бочки, а из простреленных собрали, что успели. Остатки текли по улице ручейками и кое- где образовывали лужи. К нашему приходу вина в бочках не оставалось. Из луж некоторые наши "любители" кое-чего все же ухитрились собрать.

Вышли на берег Днепра. Штаб полка расположился почти на его берегу. Мы перед тем, как искать для себя место, бросились к воде. Рядом на берегу криница со стенками из плетенной ивы. Вода прозрачная, уровень ее почти у поверхности земли. Быстро освободились от груза, попадали на землю и лежа с жадностью стали пить воду. Пили долго, отрывались только для того, чтобы продышаться. Продышавшись, снова припадали к воде пили, пили... Никогда, ни до этого, ни после этого я не выпивал за один раз столько воды! Напились так, что с трудом поднялись. А надо было еще идти искать место, где расположить свою радиостанцию и самим разместиться.

Я как-то упустил вопрос с водой. Дело в том, что в таврических степях хорошая (годная для питья) вода находилась на глубине порядка 60-ти метров. Поднимали ее наверх в бадьях с помощью воротов, вращаемых лошадьми, или глубинными насосами, вращаемыми ветряками (кстати, в Украине кроме традиционных ветряных мельниц, до войны было много ветряков заводского изготовления, использовавшихся для подъема воды). Все эти водоподъемные устройства отступавшими немцами были унитожены. Приходилось для индивидуальных целей доставать воду котелками, привязанными к длинному телефонному (немецкому) кабелю. При этом хорошо, если наверх вытащишь котелок, заполненный водой хотя бы наполовину. В мелких же колодцах вода была горько-соленой, практически для питья не пригодной. Так что мы все время, начиная с тех пор, как поднялись на высокий правый берег реки Молочной, испытывали постоянный водяной голод. Самая большая у нас мечта в то время была - напиться воды "от пуза"!. (На Миусе тоже страдали от отсутствия воды).

 

Хр-109

04.08.2002

 

Искать место для ночлега не пришлось. Полковая рота связи устроилась в бывшем административном здании. Мест хватало. Предложили нам место. Мы, конечно, согласились. Командир полка со своим штабом размещались тоже в административном здании, рядом с нашим. Отнесли туда свою радиостанцию. Развернули. Провели контрольную связь с дивизией. Ощущение, что ее КП где-то совсем рядом. Договорились о сроках очередных сеансов связи. Очередь дежурить была Проценко. Оставили его у рации, а мы с Маховским отправились спать. Утром я пошел сменять Петю Проценко. Ночь прошла спокойно. С дивизией функционировала телефонная связь. Мне делать было нечего, но отходить от станции нельзя - мало ли что может произойти. Включился в общий треп. В помещении кроме меня с радиостанцией находились телефонисты, посыльные от разных подразделений полка и другая "публика".

Никаких активных действий полк не вел. Немцев тоже не было слышно. Они находились на правом берегу Днепра. Примерно, в18-ти километрах от нас. Днепр здесь распадался на несколько проток - "конок". Свободного времени у нас было много. Занимали его болтовней на разные темы. Главная тема - предстоящее форсирование Днепра. Что его придется форсировать - сомнений не было. Гадали о сроках, месте, способах форсирования. Кто (какой полк) будет первым? Разговоры велись в пол голоса - в соседней комнате, где располагался командир полка со штабными офицерами, тоже разговаривали и довольно громко. Через открытую дверь мы хорошо слышали, о чем там говорят. Говорили тоже о предстоящем форсировании Днепра. Гадали, будет ли наша дивизия освобождать Херсон (он был почти напротив Голой Пристани - чуть повыше, а точно против нас находилось село Белозерка). Было бы неплохо дивизии получить название "Херсонской", а то, мол, сколько воюем и ни одного города не взяли. Обидно. Другие обзывают нашу дивизию "кукурузно-молочной". Прибежал очередной связной от одного из стрелковых батальонов с каким-то пакетом. Радостным голосом оповестил присутствующих: у жителей нашли и забрали две огромные бочки с вином. Полные! Тональность разговоров сразу изменилась. Перешли к разговорам о предстоящем вечере, посвященном 7-му ноября.

Судя по всему, все части дивизии собрались в тесную кучу вблизи Днепра. Готовились к форсированию реки. Судя по разговорам в штабной комнате эта операция начнется возможно утром 7-го ноября. Проводная связь действовала бесперебойно. Командир полка разрешил нам свернуть радиостанцию и отправляться к себе, т.е. в расположение роты связи. Предупредил, чтобы сильно не напивались и были в полной готовности к утру 7-го.Свернулись быстро. Явились в расположение полковой роты связи - к нашим "кормильцам" (у них мы состояли на пищевом довольствии). Там во всю шла подготовка к совмещенному обеду и ужину в честь наступающего праздника - 7 ноября. Старшина роты с ребятами, свободными от дежурств здорово, видать, подсуетился - где-то раздобыл бочку с вином, не полную, но литров 50-60 в ней было. В походной кухне "прела" пшеничная каша с тушенкой. Ароматный ее запах со двора попадал в дом и весьма тревожил наше обоняние. Все давно проголодались и ждали, когда же, наконец, начнется этот праздничный вечер. Да еще вино не давало покоя - все-таки для нас экзотика! Кое-кто из ребят, помогавших старшине, уже успели "напробоваться".

Из штаба пришел начальник связи полка Сабанцев, решил, наверное, праздновать со своими связистами. Наконец, приготовления закончились. Повар со двора кричит - зовет идти получать ужин. Все с котелками двинулись во двор. Естественно, все кроме офицеров - для них, как всегда, еду приносили их связные (ординарцы). Обычно, если кухня была рядом, а не приходилось бегать за едой чорт знает куда, ели не отходя далеко от нее. Но сегодня, вроде бы день необычный, предпраздничный, решили отмечать его в помещении. Стащили со всех комнат уцелевшие столы, установили их в самой большой комнате, с помощью сохранившихся стульев, табуреток и досок соорудили что-то наподобие скамеек. Быстро со своими котелками расселись. Старшина с помощниками втащили бачки и кастрюли с вином, расставили по столам. Все, у кого были, извлекли свои кружки (частью алюминиевые, частью из консервных банок), у кого не было, воспользовались просто консервными банками. Нетерпение нарастало. Но все терпеливо ждали, когда старший офицер (нач. связи) скажет свою "речь". Видно, и он не мог уже терпеть. Поднялся, спросил, все ли наполнили свои кружки. Отвечают дружно, что все. "Поздравляю всех с наступающим праздником и с тем, что завтра наша дивизия успешно форсирует Днепр и освободит Херсон. За Херсонскую дивизию! Выпьем!" Вот такая, примерно, была коротенькая речь начальника связи. Все выпили. Потянулись наполнять по-новой свои кружки. Естественно, и мы тоже. Ожидаем, когда освободится "разводящий" (поварешка).

Тут появляется парторг полка (ст. лейтенант Сизов) наш страшный враг. Не давал нам покоя своими приставаниями: то принять и записать сводку Совинформбюро, то принять еще какую-нибудь информацию. Мы всеми силами отказывались, ссылаясь на необходимость беречь источники питания, говорили ему, что наше дивизионное начальство запрещает отвлекать радиостанцию на другие, кроме поддержания связи с дивизией, цели; да и мы в полку в оперативном отношении подчиняемся только командиру. Все равно приставал. Оглядел сидящих за столами, нашел нас. Сказал, что по приказанию командира полка мы должны немедленно явиться в штаб. С великой неохотой пришлось покинуть роту. Даже кашу свою не успели доесть. Правда, старшина налил нам вина в трофейную немецкую фляжку. Собрали свою радиостанцию, котелок с недоеденной кашей, не забыли и фляжку с вином. Сизов дождался, пока мы соберемся и в штаб направился с нами. По дороге сообщил , что вот-вот должно начаться выступление "товарища Сталина" и командир полка приказывает нам обеспечить прослушивание речи. Приходим. В штабе веселье в полном разгаре. Громкие разговоры подвыпивших людей, попытки петь. Какое, уж там прослушивание! Но Сизов от нас не отстает. Мы нехотя и не очень поспешая, разворачиваем станцию, надеясь все-таки как-нибудь увильнуть от его приставаний.

Настроились все же на Москву, сдвинули чуть в сторону настройку. Слышно, что работает Москва, но из-за сдвинутой настройки трудно что-либо разобрать. С озабоченным лицом объясняем этому Сизову, что не можем настроиться лучше, мол мешают немцы, наверное, не хотят дать нам возможность слушать товарища Сталина. Сизов,видим, не очень верит нам и от нас не отходит. Выручило то, что кто-то настойчиво стал звать Сизова к себе за стол. Сказал, уходя, чтобы мы все же постарались хорошо настроиться - все-таки Сталин будет говорить! Мол, смотрите, как бы вам не схлопотать неприятностей! Пообещав скоро вернуться, ушел к звавшему за стол. Что там сталось, не знаем, но к нам он не вернулся. Мы все-таки для себя рацию настроили. Выступление Сталина началось. Помехи все-таки были. Но самое главное, слова Сталина в радиотрансляции очень трудно было понять (я, например, ни разу, ни одного его выступления не мог разобрать - непонятно он как-то говорил, с каким-то акцентом).

Прошло немного времени. Офицерская компания накричалась и напелась. Часть их куда-то разбрелась, часть дремала, сидя за столами, некоторые спали, расположившись на лавках или просто на полу. Плошки догорали, надвигалась темнота. На столах оставалась куча закуски. До сих пор помню горку котлет в эмалированном тазике. Смотрим, солдатская обслуга начала поглощать остатки еды. Мы тоже присоединились. В полутемном помещении ухитрились почти половину котпет из тазика перегрузить себе в свободный котелок. Набрали несколько ломтей хлеба, прихватили открытую, но почти не начатую банку американской тушенки (это около 600 г ). Вина, правда, не успели захватить, обслуга оказалась проворнее нас. Мы не очень расстроились: во-первых его на столах оставалось немного, во-вторых у нас оставалсь полная фляжка. Кто-то принес еще несколько плошек. Зажгли. Стало посветлее. "При свечах" знатно поужинали. До сих пор с приятностью вспоминаю этот предпраздничный ужин. Такое очень и очень редко на войне случалось. О том, что нам мало пришлось выпить, на следующий день мы не жалели.

После "пиршества" мы, слегка выпившие и хорошо закусившие, собрали радиостанцию и вернулись в роту связи. Там ребята гульнули хорошо, все вино выпили. Свободные от дежурств и нарядов спали, кто где придется и как придется, где сон свалил. Легли и мы, расположившись на полу, под столом (чтобы какой-нибудь "растяпа", выходя ночью по нужде, не потоптал нас). Утром, на рассвете нас нашел и разбудил посыльный из штаба и передал распоряжение командира полка срочно явиться к нему.

 

Хр-110

07.08.2002

 

Бодренько поднялись. Быстро собрались и потопали в штаб. Там кроме командира полка находились еще несколько офицеров, дежурные телефонисты, ординарцы. У многих вид после прошедшего вечера довольно помятый, движения и разговоры какие-то вялые. А вопросы надо решать серьезные. Из разговоров офицеров следует, что полк уже должен быть готов к форсированию Днепра. Остается немного времени для доклада командиру дивизии. А пока докладывать вроде бы нечего. Оказалось, что не готовы плавсредства. Вроде бы до подхода штатных средств для обеспечения переправы, рассчитывали использовать лодки, принадлежавшие местным рыбакам. Судя по злым репликам командира полка в адрес ответственных за подготовку плавсредств офицеров, те халатно отнеслись к исполнению своих обязанностей. Лодки рыбаков, на которые рассчитывало наше командование, были все прострелены немцами при своем отступлении и находились в затопленном состоянии. Их надо было срочно вытаскивать на берег, заделывать пробоины. В первую очередь необходимо было на базе хотя бы двух больших лодок и досок соорудить плот (сооружение типа катамарана), чтобы разместить на нем пушку и человек 15 людей. Началась беготня: саперов направили к лодкам и за досками. С толстыми досками тоже проблема. Командир полка страшно ругается. Заявляет кому-то из провинившихся, что все эти работы надо было начать делать еще вчера. Что он еще разберется с виноватыми. В общем крики, суета. Не знают, где брать доски. Начальство матерится. Приказывают в каком-нибудь из брошенных домов снять полы. Нам приказано сидеть здесь (в штабе) и быть готовыми к переправе - поплывем на первом плоту с полковыми разведчиками.

Я сбегал в расположение роты связи, набрал из кухни котелок вчерашней каши и получил на троих хлеб. Сидим, подремываем. Радуемся, что вчера мало выпили - теперь не страдаем похмельем. Слышим, дежурный телефонист зовет командира к аппарату - на проводе командир дивизии. Что-то нашему Степанову говорит. Степанов часто переспрашивает, что то отвечает. На его лице периодически появляется какая-то ироническая улыбка. Чувствуется, что разговор не очень по делу, потому что Степанов все время пытается закончить разговор, но на той стороне, повидимому, не дают ему это сделать. Забегая вперед, скажу - на другом конце линии разговор вел пьяный генерал Саксеев (командир дивизии). Телефонист, прослушивавший этот разговор, поведал нам об этом. Видно, старенький генерал утром опохмелился и не рассчитал маленько. Вообще-то генерал был действительно старенький и немножечко с "приветом", чем-то напоминал того инспектирующего генерал-майора, которого в отхожем месте приветствовал гашековский Швейк. Нижестоящие командиры относились к нему с иронией, частенько в его адрес отпускали ехидные реплики. Чувствуется, что не уважали генерала. Тосковали по Кошевому. Его-то и любили, и уважали.

Закончив, наконец, разговор с генералом, Степанов чертыхнулся и начал выяснять, как идут дела с подготовкой лодок. Видно, командир саперного взвода доложил ему что-то приятное, командир полка заулыбался. Передал артиллеристам, чтобы пушку с расчетом и боекомплектом доставили на берег, к месту погрузки. Приказал командиру разведроты направить туда же выделенную группу разведчиков. Нам сказал, чтобы мы тоже отправлялись на берег. Указания о ведении связи получим на месте погрузки. Куда идти, мы знали. Идти было недалеко. На берегу саперы заканчивали оборудование плота. Вот, действительно "труженники "войны" - работящие ребята! Подъехала пушка. Отцепили от "передка" (зарядного ящика). Лошади с передком отправились в свое расположение. У меня при виде пушки - воспоминания о кнуте. Зад мой еще не совсем зажил.

Начали собираться на берегу полковые и, повидимому, дивизионные офицеры. Оживленно (с поправкой на не совсем еще прошедшие следы вчерашнего празднования) переговариваются. Ключевые слова - Херсон, "Херсонская" (дивизия).Чуть поодаль - различные подразделения полка, а может, и дивизии. Мы в это не вникали, у нас были свои заботы. Стоим рядом с командиром полка в ожидании команды на погрузку и обещанной инструкции по ведению связи. К собравшимся подъезжает верхом на коне со своей свитой командир дивизии. Получилось так, что я оказался между командиром полка (он слева от меня) и командиром дивизии. Видно, менять "диспозицию" было уже некогда, потому что генерал уже был готов произносить речь, и я так и остался стоять между ними. Генерал, сидя на коне, слегка покачивался. Его подчиненные старались незаметно для окружающих, поддерживать его. Речь его сводилась к тому, что нам выпала большая честь - форсировать Днепр и освободить от гитлеровцев город Херсон. "За Херсонскую дивизию, за Родину, за Сталина! Вперед, ребятки!" Покачнулся, не удержав равновесия, начал падать с коня прямо на меня. Я выставив вперед руки, пытался хотя бы замедлить его падение (мои движения стесняла 30-ти килограммовая упаковка питания за спиной), тут на помощь генералу бросились еще несколько человек. Получилась небольшая толчея, которая все же не дала генералу достичь земли. Падая, он дрыгнул своей ногой и каблуком своего сапога со всей силы ударил меня по правому плечу. Так что мне не забыть этого генерала, как и другого (генерала Кошевого), которому я под Старо-Игнатьевкой прыгнул во время бомбежки на спину. (Везет мне на генералов: в 1947 году я в числе других аэрофлотовцев в аэропорту Жуляны получил 7 суток от маршала Жаворонкова, а в 1950 г. - от генерала Горского - начальника Украинского Управления ГВФ - 5 суток и следом им же был изгнан из Аэрофлота, но затем был восстановлен, а Горский был изгнан из Украины). Генерала Саксеева увели.

Артиллеристы со своей 76-ти мм пушкой, взвод разведчиков и мы с радиостанцией погрузились на плот и одну отдельную лодку (разведчики). Нам передали расписание связи с дивизией (в полку не было возможности поддерживать с нами связь). Пожелали нам счастливого пути и мы отчалили от берега.

Немцы никак не проявляли себя. По слухам они в панике покидали Херсон. Ни авиации их ни судов не было видно. Да и нашей авиации мы не видели. Возможно, она действовала на других участках. А нам, чтобы добраться до правого берега надо по воде и суше (островам) пройти около 18-ти километров. Как нам придется преодолевать такое расстояние, в то время как-то не думалось. Главное - начать, а там видно будет. Плывем по первой протоке - Конке. Вода прозрачная. Заметили на небольшой глубине крупную щуку. Успели сделать по ней несколько выстрелов. Ушла. Разыгрался рыбацкий азарт. Некоторые пожалели, что нет рыболовных снастей. Совсем забыли, зачем мы здесь. Рыбы только изредка мелькали. Постепенно "рыбаки" успокоились. Приближаемся к противоположному берегу протоки. Большой песчаный остров, густо поросший камышом. В это время камыш был уже сухим (все-таки поздняя осень). Кое- где кусты ивняка с выходящими на поверхность земли переплетениями корней (это мы все увидели, когда выгрузились на берег).

Пристали к берегу. Выгрузились. Плот и лодка с гребцами должны были обогнуть остров по воде, а мы должны двигаться по нему до противоположного берега пешком, толкая всем "гамузом" пушку.